— Ты жив! — прижалась ко мне, обняла за шею, я ничего не чувствовал, как трухлявый пенек. Сели за столик.
— Чаю хочешь?
— Я вот что думаю, Макс! Давай уберемся в мастерской?
— Мне неприятно туда подниматься.
— Вот потому и неприятно, что разор… Ну, разреши, я сама? Я быстро.
— Улики уничтожишь.
— Господи, какие улики?
— Кровь, — я сам чувствовал, что улыбаюсь странновато.
— Макс, не надо!
— Ничего не трогай. Мне нужно вспомнить. Понимаешь, Надя? Всего лишь вспомнить! Ведь я был там, я свидетель. Но наказан беспамятством.
Это тебя твой Ангел хранит.
— Ты, что ли?
— Не смейся. Ты вспомнишь, когда будешь подготовлен. А пока… значит нельзя.
— Андрей уехал?
— Да.
— Что он тебе про ту женщину рассказывал, ну, пропавшую?
— Почти ничего. Он собирался тогда в субботу приехать, я его не ждала. Пока врач тобой занимался, меня следователь допросил — коротко — и я ушла к себе.
По лицу ее (строгие «классические» черты статуи) видно было, как она переживает, рассказывая.
— К себе в мансарду и там просто сидела.
— Почему же ты к брату не бросилась?
— Не знаю. Вдруг услышала звонок в дверь, но у меня не было сил… потом спустилась. Следователь разговаривал с Андреем о маленькой блондинке в белом. И попросил меня переодеться.
— Зачем?
— Я была в крови, мое темно-синее платье взяли на экспертизу. Ну, переоделась, снова вышла к ним. А Котов спрашивает: «Почему ваша связь с Любезновым была тайной?» Я как-то плохо соображала и переспросила: «Тайной?» — «Ну, если брат не в курсе…» — «Андрей, ты не приезжал на прошлые выходные…» Андрюша объяснил, что работал на международной выставке. Ну, и я объяснила, что мы с тобой любим друг друга. А Котов говорит: «Вы видели с десяти до одиннадцати вечера в саду Любезнова женщину?» Я вспомнила и крикнула: «Видела! Это она его убила!»
— А дальше?
— Я потеряла сознание. Котов доктора позвал, мне сделали укол, и я спала до семи. Потом поехала в больницу, потом на допрос. Вернулась, взяла из сарая кувалду и пошла, ну, к «Надежде»…
— Ты хотела ее разбить?
— Что ты! Просто примериться, насколько у меня хватит сил. Андрей меня увидел из окна и испугался (он, оказывается, заснуть не мог, под утро снотворное принял и только проснулся). Я попросила у него прощения.
— За что?
— За то, что скрыла.
— Что скрыла-то? Его ж в Змеевке не было.
— Но я могла бы позвонить, написать ему, что замуж выхожу.
— Так у нас до этого дошло?
— До этого.
— А что, он о каждом твоем шаге должен знать?
— О каждом. В общем, говорю: «Тебя же Котов на десять вызвал, езжай скорее и дай показания, а то мне не верят». Мне про статую никто не верит. А ты?
— Верю, верю. Ну и что Андрей?
— Он спросил про тебя, я говорю: «В больнице сказали, что умрет». Он сразу поехал к Котову. Вот и все.
— А почему вы о происшедшем с братом не говорили?
— Так. Он не хочет.
— Странно. И странно то, что он приехал из Москвы и спать улегся, тебя не повидав.
— Конечно, решил, что я сплю. Я ведь живу по режиму. Точнее, жила, — Надя вздохнула со всхлипом, как ребенок. — Ну, дом темный заперт, ведь я в саду была возле статуи.
— Какой статуи?
— Твоей «Надежды». Я была под таким впечатлением, что просто расстаться с ней не могла. Потому, наверное, мне и та показалась… статуей.
— Надя, по идее, она должна была истечь кровью.
Лицо девушки замкнулось, в холодных голубых глазах мелькнуло неясное выражение… тяжелое, чуть не болезненное. «Юношу, горько рыдая, ревнивая дева…» «Вот ваша Надя справилась бы», — сказал следователь. А почему, собственно, я ей должен безоговорочно доверять, коль самому себе не доверяю?.. Я сидел и сочинял версию. Ночное свидание. Я говорю Наде, что все кончено, ко мне возвращается прежняя возлюбленная. И спокойно смотрю, как она спокойно берется за кувалду?.. Ну, как-нибудь застала врасплох. Появляется Вера и бросается ко мне, наклоняется… Разъяренная фурия убивает беззащитную жертву и уничтожает скульптуры. Да, накрутил индийский фильм!
— Нет, какой-то абсурд, — встряхнувшись, заговорил я. — Если преступник был уверен, что убил нас обоих, почему исчезло одно тело?
— Ты очень большой, тебя трудно…
— Да, девяносто килограмм при метре девяносто росту, в больнице измеряли. Но не в этом дело! Совершено убийство — два трупа или один — уже не столь существенно. К тому же остались следы другой крови. Зачем так усложнять себе жизнь, тащить и прятать…
