– Изви… извините за беспокойство, уважаемая фройляйн Дреессен, – смущенно начал он. Его рука сначала коснулась узла слишком туго завязанного галстука, криво лежавшего на недорогом пластроне, а потом так поспешно рванула с головы неизбежную шляпу-котелок, что несколько прядей выбились из прически и встали дыбом. – Я позволил себе… – в неловком поклоне он согнул свою долговязую фигуру, – …преподнести вам вот это… – Другая его рука, которую он до сих пор держал за спиной, стремительно выдвинулась вперед и протянула Флортье небольшой букет цветов.
– А-ах! – выдохнула Флортье. Ее щеки порозовели, а глаза засияли. – Как это мило! – Церемонным жестом она приняла букет из диких роз, маков и белых лилий; туда были вплетены веточки лаванды и розмарина. – Я люблю лилии, – пробормотала она, уткнулась лицом в мягкие чашечки цветов и посмотрела на господина Ааренса из-под трепещущих ресниц. – Благодарю вас! Вы так любезны!
Красные пятна на его лице расползались все шире; он явно подыскивал подходящие слова и одновременно наполнялся гордостью, да так, что потертый пиджак натянулся на его груди – ведь он осмелел и преподнес фройляйн Дреессен этот подарок, а она благосклонно его приняла.
Якобина поспешно отвернулась. Цветы неизменно получали другие, так было всегда; странно, что ей до сих пор горько из-за этого. Опустив плечи, она пошла прочь. Голос Флортье, звавший ее по имени, она изо всех сил старалась игнорировать.
– Якобина! Подожди же! Подожди! – Девушка стремглав догнала ее, схватила за локоть и озабоченно заглянула в глаза. – Что случилось?
– Ничего. – Якобина оттолкнула ее руку и направилась дальше.
Флортье мгновенно преградила ей дорогу.
– Постой! Вот, гляди. – Она ловко выдернула из букета бледно-розовую, нежную розу и с улыбкой протянула Якобине. – Это тебе!
Якобина молча воззрилась на цветок. Он стал для нее символом того, чем ей приходилось довольствоваться. Крохами с чужого стола.
– Мне он не нужен, – наконец резко ответила она. – Оставь его у себя.
Наморщив лоб и надув губы, Флортье смотрела то на розу, то на Якобину, скорее озадаченно, чем с обидой.
– Но почему ты отказываешься?
– Потому что не хочу брать!
Флортье жалобно посмотрела на нее, и у Якобины сжалось сердце.
– Значит… значит, ты считаешь, – прошептала Флортье, опустив глаза на букет, – что я недостойна твоей дружбы. А мне казалось, что мы могли бы стать подругами.
Подругами. После Бетье и Иоханны, Йетте и Хенни, и прежде всего, после Тины это слово приобрело для Якобины скучноватый, почти неприятный оттенок.
– Подругами не становятся просто так, ни с того ни с сего. – Слова прозвучали холодно, назидательно и с неприкрытым отчуждением.
– Но ведь можно попробовать, правда? – Флортье заглянула ей в глаза. – Нам все-таки плыть на этом пароходе еще три недели. Если после этого мы поймем, что не можем терпеть друг друга, то в Батавии спокойно разойдемся в разные стороны. – Искорки, еще недавно сверкавшие в ее глазах, теперь погасли, уступив место тихой грусти.
Якобина не могла выдержать этот взгляд, такой мягкий и беззащитный. «У меня больше нет семьи». Жгучий стыд наполнил ее душу, ведь она отнеслась к Флортье с таким предубеждением, хотя на собственном опыте прекрасно знала, каково это, когда о тебе судят лишь по внешности.
– Но ведь у нас нет ничего общего, – неуверенно возразила она.
– Нет-нет, ты не права, – засмеялась Флортье. – Мы обе путешествуем в одиночку и обе решили искать свое счастье в дальних краях. Это должно нас соединить!
Из-под ресниц Якобина наблюдала, как Флортье, слегка наклонив голову, выжидающе смотрит на нее – самоуверенно и в то же время с робостью, а еще до невозможности мило и прелестно. За несколько дней плаванья она сумела обворожить всех попутчиков; даже суровая мамаша госпожи тер Стехе, непрестанно бормотавшая что-то про бесстыдство, немела от улыбок и лести Флортье и лишь изредка бросала по сторонам презрительные взгляды. Якобина не хотела, чтобы Флортье обвела вокруг пальца и ее. Нет уж. И она просто пожала плечами.
– Возможно.
Флортье разделила букет пополам и осторожно вытащила стебли из обвивавшей их бечевки.
