Горная троллиха угрожающе заворчала и замахнулась на него огромной лапой:
— Кто это мне будет мстить? Уж не ты ли, козявка? Запомни, больше я не потерплю твоего вида. Ты слишком напоминаешь мне давнего моего врага, которого я благополучно уничтожила. Будь ты немного поупитаннее да почище, ты бы еще больше походил на него. — Ее красные глазки презрительно блестели. — Да существует ли тот, кто сумеет меня уничтожить? Даже Рибху теперь это не под силу.
Бран взглянул на меч в своей руке, решая, не испробовать ли его еще раз на твердой, как кремень, чешуе троллихи. Хьердис хохотнула:
— Давай, попробуй, если хочется. Я-то знаю, что ты не можешь убить меня… во всяком случае, не сейчас. Не тогда, когда Скарнхравн порхает вокруг с твоим шлемом на голове. Пожалуй, я сохраню шлем подальше от тебя — так, на всякий случай. Без шлема ты не обретешь всю полноту могущества,
А мне и того, что есть, будет довольно. Ну как, готов ты дать мне ответ?
Бран с неприкрытой головой смотрел на чудовище. В этой твари воплотились вдруг все невзгоды и разочарования, которые ему выпали в жизни, начиная с того, что он родился рабом, и кончая отказом Рибху уничтожить отвратительное, не праведное существо по имени Хьердис, чье существование само по себе — несмываемое оскорбление для мира.
С яростью бросился он на троллиху, с такой силой замолотив мечом по ее каменному черепу, что густо брызнули искры. Он работал клинком пока руки не онемели, а чудовище лишь припало к земле под его ударами, терпеливо ожидая, когда его силы истощатся настолько, что он и меча не сможет в руках удержать.
Затем Хьердис выпрямилась в полный рост, нависнув над Браном. Пер испуганно вскрикнул, и, метнувшись к Брану, схватил его в охапку и оттащил, сопротивляющегося, на безопасное расстояние. Хьердис не мешала ему и не делала угрожающих движений — просто наблюдала с презрительным равнодушием.
— Видишь теперь, как бесполезно пытаться убить меня?
Дирстигг оказал мне немалую услугу, превратив меня в горного Вернулся он, хихикая и так блестя глазами, как ему случалось — Нет! — завопил Скальг и выскочил из своего укрытия, потрясая кулаками. — Месть, месть, месть!
Кольссинир утихомирил его ударом посоха.
— Как судья в этом деле, я велю тебе, Скальг, замолчать и убираться с глаз долой. Хьердис, мы еще не готовы дать тебе ответ — дай нам время подумать.
Бран вырвался из удерживавших его рук и снова встал перед Хьердис.
— Нет, мой ответ готов… — начал он, приняв вызывающую позу, но Кольссинир дал ему закончить.
— Не сейчас. Как судья в этом деле, я запрещаю тебе говорить.
Мы вернемся с советом позднее — после того, как хорошенько обсудим его. Здесь сокрыто гораздо больше, чем бросается в глаза. — Он сурово глянул на Бранна, и тот неохотно вложил меч в ножны и отступил.
— Десять дней, — сказала Хьердис. — Раньше, чем через десять дней, я никого не желаю вас видеть, не зависимо от того каков будет ваш ответ. — Она тяжеловесно повернулась к ним спиной, давая понять, что разговор окончен, и побрела через пламя к своему логову рядом с усыпальницей Ингвольд.
Десять дней выдались на редкость хлопотными. Взбунтовались чародеи Хьердис, и пришлось Кольссиниру весьма сурово их усмирять. Уцелевшие мятежники удрали с горного форта, предпочитая скорее попытать счастья в бою с драугами, чем присоединиться к своим дружкам в темнице. Драуги обнаружили и захватили главный спасательный ход из-под горы, после чего боевой дух гарнизона Хьердисборга сильно упал. Доккальвы в волчьем облике каждую ночь разрывали в клочья сотню драугов, но упыри не ослабляли натиска и все прибывали, числом отвоевывая победу. Даже Кольссинир был потрясен небывалым количеством драугов и изумился до глубины души, когда сам Тюркелль явился униженно просить Брана повести доккальвов в бой против драугов, чтобы разгромить их раз и навсегда. Бран куда более был склонен позволить драугам захватить Хьердисборг, но Кольссинир, Пер и Скальг были убеждены, что им это не поможет, не говоря уже об Ингвольд. Наконец Бран сдался и вывел доккальвов в битву — после того, как несколько раз пытался и не смог получить совета у Рибху. К его горячайшему разочарованию, даже Гулль-Скегги как будто отвернулся от него, и Брану оставалось лишь гадать, чем он заслужил такое суровое обращение.
