— Этого, этого! — подал Фёдор голос из самого дальнего и тёмного подвального угла, в который он заполз сразу же как сотворил подстилку из газет.
— Заткнись, мразь! — выкрикнул врач и, резко подавшись вперёд, схватил Дмитрия Ивановича за штаны.
— Говори, рисуешь?!
«Близко я к нему сел, — с тоской подумал Дмитрий Иванович. — Вот ведь достал-таки!»
— Рисую, — печально кивнул Дмитрий Иванович.
— Пой, Дмитрий, — захрипел врач и отпустил штанину, с трудом разжав скрюченные судорогой пальцы.
И, застонав, откинулся к стене.
— Пой, Дмитрий… Танцуй, Дмитрий… А нассы-ка мне на голову, радость небесная… Дай посмотреть!
— Что?
— Дай! — повторил врач. — Рисунки… Дай! Я Пришелец! Я Пришелец! Слышал? Слышал обо мне? Дай! Мне! Сейчас нужно, сейчас же! О, дай, дай мне!
Он задрожал, протянул руки вперёд, он тянулся к альбому, хватал пальцами воздух — так, словно нашёл, наконец, что-то очень, очень для него важное, без чего никак не мог теперь уже жить.
Веки его задрожали, глаза сжались в чёрные щёлочки — то ли от боли, то ли от нетерпения и желания во что бы то ни стало схватить этот заветный альбом с рисунками.
— Да что это вы? — испуганно прошептал Дмитрий Иванович и инстинктивно откинулся назад, поражённый напором лекаря. — Зачем это вам? Это же так, ерунда форменная. Там и смотреть нечего. Нечего там смотреть, это я точно вам говорю. И о пришельцах я ничего не слышал, я вообще никакими пришельцами не интересуюсь. Напрасно вы так заволновались, мне это совсем не интересно…
Фёдор незаметно подполз к Дмитрию Ивановичу на четвереньках и шепнул в самое уже:
— Дай…
— Что?! — вскрикнул от неожиданности Дмитрий Иванович и закрутил головой.
— Ты? Ты что подползаешь так? Ты специально напугать хочешь? Специально меня напугать хотите?
Дмитрий Иванович попытался встать, но Фёдор с силой надавил ему на плечи и заорал, заглушаю уже не кричащего, а отчаянно верещащего Пришельца:
— Дай!!! Да-а-а-а-а!!! А-а-а-а-а-а!!!
— Подавись, — прошептал Дмитрий Иванович и бросил Пришельцу пакет с альбомом.
— Рисунки, — радостно и довольно забормотал Пришелец и потряс пакет. — Падай, падай, альбомчик. Падай, любезный.
Пришелец закашлялся, забрызгал слюной. Всхлипнул, потёр грудь и, подхватив выпавший альбом, отшвырнул пакет в сторону.
— Он мокрый у тебя, — ворчливо заметил Пришелец. — Пакет мокрый у тебя. Почему?
— Под дождь попал, — смиренно объяснил ему Дмитрий Иванович.
Фёдор не убрался снова в свой угол, торчал теперь за спиной, шумно и мокро дышал в затылок. Это не нравилось, совсем не нравилось Дмитрию Ивановичу. Это было неприятно, так неприятно, что мурашки пробегали по спине. И чувствовалась явственной электрической дрожью исходящая от Фёдора постоянно нарастающая опасность.
Что-то нехорошее он задумал, нехорошее.
— Вот так, — сказал Пришелец, листая альбом.
Каждую страницу он рассматривал секунд пять, не больше. Но Дмитрий Иванович мог с уверенностью сказать, да что сказать — поклясться мог, что Пришелец рассматривает страницы внимательно, не только рассматривает — запоминает…
«Как это… Сканирует, что ли?» — вспомнил Дмитрий Иванович мудрёное слово.
Рисунки — разноцветные плывущие пятна с размытыми краями, поверх густо исчёрканные ломаными жёлто-зелёно-красно-лиловыми линиями, отражались в глазах Пришельца, за секунды отпечатывались в них. И после каждой пролистанной страницы угольные глаза на миг бледнели и вспыхивали острыми, серебристо-белыми огоньками.
— Хорошо, — сказал Пришелец. — Хорошо…
«Что там хорошего? — недоумевал Дмитрий Иванович. — Так, с красками вот вожусь… Тамарка-то мазнёй это называла… Да разве она понимает? Разве понимает?»
— Хорошо, — повторил Пришелец и закрыл блокнот.
Но вернул его, а положил рядом с собой. И даже ладонью прижал, словно боялся, что автор решится вдруг — и кинется отнимать.
— А я что говорю? — радостно заурчал Фёдор. — Я ведь абы кого не приглашаю. Гость дорогой, чудесный гость. Такого лечить можно, и нужно даже!
Пришелец кивнул и кинул старое, истлевшее покрывало себе на ноги.
— Мёрзну, — пожаловался он.
— Это бывает, — заметил Дмитрий Иванович.
И подумал: «Ночь, должно быть, уже. Тамара волнуется… Нехорошо как-то всё вышло, нехорошо. Такие дела…»
