— Пошли внутрь, — позвал Пахан, и я понял, что приветствие кончилось. Нас приняли.
По шатким скрипящим ступеням мы поднялись в стоящий на сваях дом. Там было гораздо теплее, чем в помещении, где хозяин занимался починкой механизма.
Мы с Паханом сели за стол. Ларри скинула одеяло и развалилась на старом диване. Старик положил передо мной пластиковую коробку и сказал с гордостью в голосе и полным равнодушием на лице:
— Вот оно.
В коробке оказалось обыкновенная плазменно–импульсная винтовка. Вернее, обыкновенная для Стальной планеты. Видимо, для конвиктцев это была действительно новая конструкция.
— Хорошая штучка, — сказал я, чувствуя, что Пахан ждет именно этих слов.
— Ты умеешь с ней обращаться?
— Меня учили.
— Научи меня. Хотя нет, сначала поедим…
Ларри перешла к столу.
Пахан принес какую–то пищу, довольно приятную на вкус и графин кроваво–красной жидкости имеющей стойкий запах этилового спирта. Для Ларри хозяин принес молоко.
— Пей! Сам сделал, — сказал он, наливая в стеклянный стакан жидкости из графина.
Свой стакан он немедленно опрокинул в рот, крякнул, чмокнул губами и налил еще. Жидкость пахла ядом, но Пахан не упал на пол, забившись в предсмертных судорогах. Значит, решил я, жидкость ядом не была. И последовал его примеру.
Словно кусочек огня ворвался в горло. Во рту сразу стало противно горько и в животе неприятно забурлило.
— Что это было? — пробормотал я, смахивая слезы из уголков глаз.
— Понравилось? Ну, давай еще по одной, да пойдем, постреляем из ружьишка.
Прежде чем отказаться, посмотрел на Ларри, но она и сама в недоумении смотрела на меня, предоставляя право решать самому. И я решил согласиться. Отключив чувствительность горла и рта, приведя в порядок желудок, я заглотил второй стакан напитка.
— Хорошо винишко–то? Сто ночей стояло!
— А днями гуляло по окрестностям? — неожиданно для самого себя и тем более для Ларри сказал я.
Пахан засмеялся хриплым булькающим смехом и встал. Я тоже встал и почувствовал, что ноги теперь как–то не особо добросовестно работают. Пахан, поддерживая меня за локоть, сгреб со стола винтовку, и мы, удручающе нетвердой походкой, отправились стрелять. По пути вдруг стало хорошо–хорошо. Так легко переставлять невесомо–ватные ноги. Так хорошо, что рядом шагает приятель с добрым оружием. И так тепло в венах, и такая теплая кожа. А какая благодать на свежем воздухе! Легкий ветер трется ласковой рукой о спину, и так по–свойски мигают звезды…
— Ну, браток Иль, покажи с какой стороны браться за эту пушку, — заплетающимся голосом проговорил хозяин дома и протянул мне винтовку.
Я попытался взять, но раскрытая ладонь прошелестела мимо. Близко, но мимо.
— Ха, Иль, да ты пьяненький! — Пахан засмеялся.
Он вообще оказался смешливым малым. Он так комично трясся, хмуря густые, тронутые сединой брови, и морща горбатый нос, что я тоже не мог удержаться.
Наконец с грехом пополам поймал винтовку, прицелился и срезал верхушку торчащего из–под снега столба.
— Молодец, Иль. Дай–ка я …
И мы начали палить по очереди, пока не расстреляли все тридцать зарядов. После этого вернулись в дом к столу, и выпили еще по одному стакану адской жидкости. А когда убедились, что Ларри спит, еще по одному.
— Слушай, Иль, давно хотел тебя спросить, — понизил голос Пахан. — Ты так и пришел сюда из Ореховой долины по пояс голый?
— Угу, — выдавил я.
— Млодец! — похвалил он меня. — Мжик! Я, когда был молодой, тоже бегал в Ореховую долину полуголый. К девкам!
Он хихикнул, я засмеялся, он подхватил и уже скоро мы, зажимая друг другу рты, ржали во весь голос.
— Слушай, брат Иль, песню, — сказал Пахан и затянул:
— Оооой мороооз, мороооззз. Пууууть далееек лежиииит….
Когда он завел на второй круг, мы с ним, чуть покачиваясь в такт, пели вместе. Потом песня кончилась, и я спел ему «Песню Мечты» народа Стальной планеты. И ее тоже второй раз мы спели вместе.
— Хорошая песня, Иль, — сказал Пахан, утирая слезы. — Душевная. Только я ни черта не понял! Ни единого словечка. О чем она, брат–мой–Иль?
— Эта песня о вольном ветре и голубом небе. О зеленых лесах, шумящих по утрам и о морской волне…
