ЖАРОВНЯ АРХАНГЕЛА ГАВРИИЛА
I
Верблюд любит траву сухую, а вол влажную.
Волов гоняли к кочкам, в согры, а верблюда у нас не водится, потому что от урмана до Туркестана тысяча тысяч верст, и все песками сыпучими ростом в человека. Глуби.
Однако косой Кузьма на рябом лице выкраивал:
— Город Верный, бают, сквозь землю провалился, и выпучилось там озеро, и уток в том озере — тьма… А камыш вокруг агромаднейший, и балаболке каждой вес пять фунтов…
Был Кузьма портным волостным — на всю волость пиджаки со штанами австрийским манером шил: с карманами в телегу и пуговицами в колесо. А по волости говорили: «Никудышной портной Кузьма, охотник же прискорбный, с глазом заговоренным: бьет верно и насмерть».
И пуле его верили больше, чем игле.
Было:
Во времена колчаковские призвали мужики Кузьму и пояснили:
— Бери бердань.
Спросил Кузьма:
— Куды?
— Белых бить, белые на нашу волость в походах военных и, значит, до шестых коленьев на кедру хрисьян вешают.
Поднял бердань, пошел.
Говорят ему:
— Стреляй.
Указали в кого — одного, другого. Пятерых. Снял их с ног, как пуговицы на платье срезают, и ушел в тайгу под охоту.
Потому белые больше не шли походами, и перебили их большевицкие полки в стороне от урмана.
И вот ходил Кузьма, шил пиджаки и хвалился:
— Иду в город Верный, который под водой плывет. Выберут киргизы меня своим Лениным, и буду я на белом коне кататься и конину с яблоком на серебряном блюде есть…
А пребывают Семилужки в кедрах — хоромины пятистенные, стенка в коровью тушу, а часовенка всех святых с кедровый орешек, и у левого клироса образ архангела Гавриила со свечой и зеркалом. Знаменует это — душу твою видит Бог, как в зеркале, а насчет свечи никто не интересовался, и горела в руце его свеча неизвестно для чего.
Не любил Кузьма Гавриила: вот, скажем, архистратиг Михаил — воитель и всякой сволочи уничтожитель, Миколай-угодник — обходительный бородатый святой, а этот… Телом хлипок, безус, как полено, и пред Богоматерью в Благовещенье нехорошую мысль проводил. Для женщин сводничать ничего, а мужику стыдно.
Обнесет свечой архангела, и лицо корявое в стороне плывет.
— Ненадобная икона… глаза трет, а тут — свечу ставить… Не хочу…
Однако о помышлениях своих молчал, копошились они внутри в теплоте и духоте. И потому, должно быть, казались эти помыслы огромны и непонятны, как зимняя тундровая ночь.
Одна только мысль о чудесном городе Верном наружу билась, и верил он в нее злобно.
Так вот, на Гавриила-летника, когда кора на кедре трескается — потеет дерево, и кедр под ногами гнет горбом землю, смола течет в хвою и весело пахнет, — шел тогда Кузьма тропой таежной.
Думал о завтрашнем празднике, Гавриила-архангела в ругань оболокал и злился еще, что не припасено самогонки.
— Хороших святых хоть отбавляй, а тут дерьму кланяйся.
Пахло густо и радостно корнем кедровым, неудержно и космато полз он из земли и злобно рвал травы.
Наверху ветки захватили ветер и со свистом трепали его с вершины на вершину.