— Да говорю же вам, никого я не привораживала. Глупости какие! — Она презрительно фыркнула. — Просто пофлиртовала немного с тем дурнем. Разве это преступление?
— Врешь! — прохрипела оборванка. — Ты ведьма, воровка и вдобавок врунья!
— Он мне добровольно отдал деньги, — с досадливой надменностью возразила девушка, сжигаемая на костре. — По собственному своему желанию. Захотел — и отдал. Ясно?
Только теперь я заметил подле женщины в лохмотьях какого-то чумазого малого. Судя по всему, он доводился ей сыном. Заложив за спину руки, он неловко переминался с ноги на ногу и переводил туповато-заискивающий взгляд с колдуньи на свою грозную мамашу и обратно.
Казалось, ему было не под силу глядеть подолгу ни на ту, ни на другую. Думаю, любой из загнанных охотниками зайцев, даже самый разнесчастный, выглядел бы по сравнению с ним просто бравым молодцом.
— Ага, стал бы он тебя одаривать! — взвизгнула женщина. — Не на того напала! Скажи, Эдмонд! — И она сопроводила свое требование увесистой оплеухой.
Эдмонд, стоило тяжелой материнской ладони коснуться его затылка, еще глубже втянул голову в плечи и выдавил из себя какое-то невнятное мычание. При этом он украдкой бросил на колдунью молящий взгляд. Но ее это нисколечко не тронуло. Она опустила глаза, лишь теперь удостоив огонь, который пожирал хворост почти у самых ее ног, своего милостивого внимания. Зеваки, собравшиеся у костра, — родичи и соседи мамаши-оборванки и ее трусоватого сынка, а также деревенские бездельники, — принялись подбадривать огонь громкими криками, так, словно тот был живым существом и мог как-то отреагировать на их вопли. Но весь этот тарарам вдруг перекрыл зычный голос мамаши Эдмонда:
— Ты, дрянь этакая, заколдовала моего парня и обобрала его, а деньги извела на свое проклятое колдовство!
— Половину я потратила на выпивку, — спокойно возразила девушка-ведьма. — Ну и дрянное же у вас подают пойло! А остальное в карты проиграла, потому что вдрызг упилась. Будь я ведьмой, со мной такого нипочем бы не случилось! Надеюсь, хоть это вам ясно?
Мне ее оправдания показались весьма убедительными. Но толпа, которая окружила костер, чтобы поглядеть на казнь ведьмы, осталась совершенно безучастна к этим доводам.
Тэсит, вместе со мной наблюдавший за сожжением девушки, наклонился к моему уху и прошептал:
— Пора положить этому конец. Ты со мной?
— С тобой?! Да ты никак спятил?! — Я изумленно покосился на него и для большей убедительности покрутил пальцем у виска. — Глянь на этих уродов! Их всех до одного прямо-таки трясет от злости. Девчонка-то, видать, все же ведьма. А значит, вполне может сама о себе позаботиться. Не нашего с тобой ума это дело, Тэсит!
Но приятель мой, казалось, вовсе меня не слушал. Он, сощурясь, окидывал пристальным взглядом арену трагедии, которая разворачивалась футах в тридцати от того места, где мы с ним стояли.
— Там, поди, нет ни одной колдовской нити. Ни единой на всем растреклятом холме, — вздохнул он. — И поэтому ей не за что ухватиться, чтобы совершить волшебный обряд, и она не в силах освободиться от этих недоумков. Дружище По, негоже нам стоять тут и любоваться тем, как они ее сожгут! — Он все более воодушевлялся, и мне стало здорово не по себе от его слов. — Если девушка и впрямь в чем-либо виновата, ей надлежит предстать перед лицом настоящего правосудия!
— Если она совершила преступление, значит, эта толпа попросту заставит ее поплатиться за него, — мрачно возразил я.
— Но она, может статься, и вовсе не виновна! Ты об этом подумал?
— Значит, не повезло бедняге, и только. Слушай, Тэсит! Во-первых, колдунам верить нельзя. Это ты не хуже моего знаешь. А во-вторых, окажись мы на месте этой девицы, а она на нашем, ей бы даже в голову не пришло нам помогать. Она преспокойно прошла бы мимо и не оглянулась бы ни на костер, ни на меня и тебя.
Тэсит с улыбкой пожал плечами:
— Что ж, если так, это означает только одно: мы добрей и отзывчивей, чем она. И это делает нам честь.
Я с ужасом понял, что мне его не переспорить. Единственным оружием Тэсита был короткий меч, который он носил на поясе. Он его редко когда доставал из ножен — освежевать охотничий трофей или прорубить путь сквозь густые заросли, если возникала такая необходимость. Теперь он не долго думая его обнажил. Едва слышный лязг клинка о ножны прозвучал для меня похоронным звоном.
