Но на самом деле он был смущен. Потому что Инсент, его творение, следовал по пятам за мной — вялый, измученный, и вид у него был такой, будто парень под гипнозом или наглотался наркотиков. Подобное впечатление он произвел не только на Кролгула, но даже на волиенаднанцев. Колдер практически не сразу узнал лощеного и представительного Инсента в этом бледном медлительном юнце, который рухнул рядом со мной на скамью. И это, конечно, не устраивало меня, потому что, по моим планам, именно Инсент должен был озвучить точку зрения мою, а не Кролгула.
Так же, как Кролгул хотел, чтобы Инсент представил его точку зрения.
И вот мы все собрались, спокойно расселись по своим скамьям, но никто не начинал говорить.
Проводить собрание в этом зале было небезопасно, поскольку никто бы не разрешил воспользоваться им для наших целей. Помнится, на одном из митингов в бедняцком районе города Инсент совершенно импульсивно закричал: «Мы донесем наше дело до сердца самого Волиена!»
И теперь в любой момент можно было ожидать появления «самого Волиена» в виде полиции, а то и армии.
Наконец Колдер поднялся, хотя в этом не было нужды: но он не мог иначе, потому что так его научили волиенцы — в присутствии старших положено вставать. Эта большая человеческая глыба, плотная и тяжелая по структуре, как глинистые сланцы и глины, с которыми он работал, взглянув на Инсента, промолвила:
— Сегодня нашему юному герою как будто совсем нечего сказать.
Я, не вставая, заметил, что Инсент, как всем, безусловно, известно, имеет много чего сказать, он, по сути дела, много дней, если не недель, только и делал, что говорил не умолкая и всего несколько часов назад рухнул, свалился с копыт, до последней степени измучившись. Я произнес эти слова тихо, с юмором, поддерживая заданную Кролгулом тональность — говорить негромко, почти иронически.
— Ну и что? — требовательно спросил Колдер. Я с удовольствием отметил, что он снова уселся.
— Я хотел бы просить вас, — начал я, — обрисовать ситуацию. В конце концов, какими бы ни оказались последствия наших действий, пострадаете вы и ваш народ.
— Он прав, прав! — хором закричали из-за спины Колдера.
И я понял, что об этом-то шахтеры и толковали между собой все это время: «Ему-то что, в тюрьму ведь за все сядем мы».
Конечно, я рисковал — боялся, как бы Кролгул не взял слово и не увлекся своими ораторскими приемчиками. Я хотел провести переговоры в спокойной и здравомыслящей атмосфере. Кролгул развалился на своей скамье, исподтишка поглядывая на всех, и пытался встретиться взглядом с Инсентом, чтобы тот вновь попал под его влияние.
Инсент сидел рядом со мной, но его как будто не было, возле меня было пустое место. В данный момент он уже не принадлежал Кролгулу, но и самому себе не принадлежал; он не выступал каналом подачи мощи и энергии Шаммат, позволявшим до сих пор Кролгулу подключать их и отключать; но он также не давал возможности просачиваться через себя энергии Канопуса. Он стал никаким. И я надеялся, что смогу удержать его в этом состоянии, пока не вступят в действие целительные силы Канопуса.
Кролгул пока молчал. Он сделал ставку на то, что вернет Инсента под свое влияние.
Колдер, кратко посовещавшись со своими сторонниками, заметил сердито и отрывисто:
— Мы собрались здесь по вашему приглашению, пришельцы. Нам все равно, откуда вы, с Волиена, Сириуса или Канопуса. Наше положение стало невыносимо, и мы хотим услышать ваши предложения.
— Ни с Волиена, ни с Сириуса, ни с Канопуса — с Шаммат. Кролгул — с Шаммат, — объяснил я.
Сказав это, я сильно рисковал. Потому что если Канопус был для них всего лишь напоминанием о древних сказаниях и легендах, то слово Шаммат ассоциировалось исключительно с проклятиями и бранными словечками-паразитами, происхождение которых местные жители уже забыли.
— С Шаммат? Ничего себе! — вскипел Колдер. Его механизм восприятия нового был перегружен; он больше ничего нового не мог усвоить. — Да кто бы вы ни были, мы сюда пришли вас послушать. Так кто начнет?
Я тихонько проговорил:
— Может быть, вы, Колдер?
Колдер снова встал и сердито заявил:
