— Вотъ тебѣ разъ! — воскликнула миссисъ Тоггсъ, когда вся почтенная семейка, обитая въ желтые башмаки, усѣлась на плетеные стулья, поставленные на рыхлый песокъ и тотчасъ увязнувшіе въ немъ фута на два съ половиной подъ своимъ грузомъ. — Вотъ тебѣ разъ!
Мистеръ Симонъ, съ напряженіемъ всѣхъ своихъ силъ, еле вытащилъ стулья изъ песковъ, послѣ чего отнесъ ихъ дальше отъ берега.
— А вѣдь — ей Богу! — какія-то леди идутъ купаться! — съ крайнимъ изумленіемъ воскликнулъ мистеръ Джозефъ Тоггсъ.
— Шш! папа! — остановила его дочь.
— Вѣрно тебѣ говорю, моя милая, — настаивалъ отецъ.
Въ самомъ дѣлѣ четыре молодыя особы, запасшись полотенцами, взбѣгали по ступенямъ купальной будочки. Лошадь вошла въ воду, барахтаясь въ ней, будочка повернулась, кучеръ сѣлъ на свое мѣсто, а рѣзвыя купальщицы кинулись въ волны съ громкимъ плескомъ.
— Однако-же, ловко! — вымолвилъ мистеръ Джозефъ Тоггсъ послѣ смущеннаго молчанія. Мистеръ Симонъ тихо кашлянулъ въ замѣшательствѣ.
— Ай, да съ той стороны подходятъ еще нѣсколько мужчинъ! Тоже купаться! — воскликнула его мать, тономъ ужаса.
Три будочки, три лошади, тройное барахтанье, тройной поворотъ, тройной всплескъ, и трое джентльменовъ принялись рѣзвиться въ водѣ на подобіе дельфиновъ.
— Ловко, нечего сказать! — снова повторилъ мистеръ Джозефъ Тоггсъ.
На этотъ разъ кашлянула Шарлота, и опять наступила пауза. Она была прервана пріятнымъ образомъ.
— Какъ поживаете, милочка? Мы цѣлое утро поджидали васъ, — произнесъ чей-то голосъ по адресу Шарлоты, и къ Тоггсамъ приблизилась ихъ вчерашняя знакомая подъ руку съ мужемъ.
— Какъ ваше здоровіе? — заговорилъ капитанъ Уольтеръ Уотерсъ наипріятнѣйшимъ тономъ, послѣ чего послѣдовалъ дружескій обмѣнъ привѣтствій.
— Билинда, моя дорогая! — сказалъ онъ опять, поднеся бинокль къ глазамъ и поглядывая на море.
— Что, мой дружокъ? — отозвалась жена.
— Вѣдь, это Гарри Томпкинсъ.
— Гдѣ? — спросила Билинда, въ свою очередь вооружившись биноклемъ.
— Да онъ купается.
— Ишь ты въ самомъ дѣлѣ! Онъ насъ не видитъ не такъ ли?
— Нѣтъ, должно быть, не видитъ, — отвѣчалъ капитанъ. — Клянись честью, это престранно!
— Что? — полюбопытствовала Билинда.
— Мэри Гольдингъ также тамъ.
— Не можетъ быть! Гдѣ-же? (Бинокли опять пущены въ дѣло).
— Да вонъ тамъ! — произнесъ капитанъ, указывая на одну изь купальщицъ, которая казалась въ своемъ купальномъ костюмѣ завернутой въ патентованный макинтошъ скудныхъ размѣровъ.
— Это она и есть! — воскликнула капитанша. — Вотъ курьезъ, что мы увидимъ ихъ обоихъ!
— Да, немалый, — съ невозмутимымъ хладнокровіемъ замѣтилъ ея мужъ.
— Это здѣсь обыденная вещь, какъ видите, — прошепталъ мистеръ Симонъ Тоггсъ своему отцу.
— Вижу, вижу, — тѣмъ же осторожнымъ шопотомъ вымолвилъ старикъ. — А все же дико, не такъ ли?
Мистеръ Симонъ Тоггсъ кивнулъ въ знакъ согласія.
— Что вы намѣрены дѣлать сегодня поутру? — освѣдомился капитанъ. Не позавтракать ли намъ въ Пегуэлѣ?
— Что-жь, я бы съ удовольствіемъ! — подхватила миссисъ Тоггсъ.
Она отъ роду не слыхивала о Пегуэлѣ, но предложеніе позавтракать весьма пріятно отозвалось у вей въ ушахъ.
— Какъ же мы туда отправимся? — продолжалъ Уольтерсъ. Пѣшкомъ черезчуръ жарко.
— Къ фантонѣ, что-ли? — продолжалъ мистеръ Джозефъ Тоггсъ.
— Въ фаэтонѣ,- шопотомъ поправилъ его сынъ.
— По моему, одного фантона было бы достаточно, — сказалъ вслухъ бакалейщикъ, не обративъ вниманія на поправку. Впрочемъ, берите хоть два, коли вамъ угодно.
— Мнѣ такъ хотѣлось бы ѣхать на ослѣ,- вмѣшалась Билинда.
— О, и мнѣ также! — отозвалась, какъ эхо, Шарлота Тоггсъ.
— Хорошо; мы можемъ взять пролетку, — согласился капитанъ, — а вы поѣзжайте вдвоемъ на ослахъ.
Возникло новое затрудненіе. миссисъ Уольтерсъ объявившія, что двумъ дамамъ рѣшительно неприлично ѣхать верхомъ безъ провожатаго. Помочь горю, однако, было очень легко. Пожалуй, молодой мистеръ Тоггсъ будетъ настолько любезенъ, что согласится сопутствовать имъ.
Мистеръ Симонъ Тоггсъ вспыхнулъ, улыбнулся, оторопѣлъ, и нерѣшительно возразилъ, что онъ плохой наѣздникъ. Но его возраженіе было тотчасъ опровергнуто. Пролетку нашли мигомъ и наняли трехъ ословъ, о которыхъ владѣлецъ отозвался съ торжественною клятвою, что въ нихъ на три четверти крови, а на одну четверть корма.
