После ухода Барбары он позвонил домой узнать, была ли полиция. Однако стоило Адасе услышать его голос, как она тут же повесила трубку. У матери Аса-Гешл не был давно. Он сел в трамвай и поехал по Францисканской. К нему домой, на Багателя, ни мать, ни сестра не приходили ни разу — они по-прежнему были на стороне Аделе. Раз в две недели Аделе имела обыкновение приводить к бабушке на Шабес Додика; она до сих пор называла старуху «мамой». Финкл же именовала Адасу не иначе как «эта». Финкл видела Дашу, свою внучку, всего два раза, первый раз совсем еще маленькой, второй — пару месяцев назад. Додик немного говорил на идише; Даша — только по-польски, и поддерживать с девочкой разговор было невозможно. «Ты любишь своего папу? — спрашивала Финкл внучку на идише и, не получив ответа, ворчала: — Маленькая шикса».
Все происходящее мнилось Асе-Гешлу совершенно нереальным: ночь он провел вдали от дома, к матери отправился ранним утром. Казалось, он вновь стал холостяком. Теперь, в этот ранний час, бедность, запущенность материнского дома поразили его больше обычного. Ведущая в квартиру лестница была заплевана и загажена. На ступеньках в неописуемых лохмотьях сидели, играли в камешки и перебирали обломки ракушек какие-то чумазые дети. У одной девочки на лбу высыпала сыпь. Из-за дверей, с молитвенником в руках, выбежал мальчуган в крошечной кипе, с длинными, как у взрослого, взъерошенными пейсами. Он выкрикнул чье-то имя и исчез. Дверь открыла дочь Дины, Тамар. Хрупкая, маленького роста, она была похожа на своего отца, Менаше-Довида. У нее были густые, темно-каштановые волосы, высокая грудь, карие глаза и крупное, усыпанное веснушками лицо. Училась она в недавно открывшейся школе «Бейяков» и иврит знала не хуже польского. С десяти лет она помогала матери по хозяйству, а во второй половине дня работала помощником бухгалтера в лавке штучных товаров на Генсье. Когда Аса-Гешл постучал, девушка стояла у раковины и чистила лук. Услышав стук в дверь, она вытерла руки о фартук и пошла открывать.
— Дядя Аса-Гешл, — сказала Тамар, — давно вы у нас не бывали. Бабушка будет рада.
— Где она? И где мама?
— Мама пошла на рынок. Бабушка молится. Папа в молельном доме, Рахмиэл — в ешиве, Дан — в хедере.
— Что слышно? Я уж забыл, когда был у вас последний раз.
— И не стыдно вам! На днях бабушка сказала: «Его к нам калачом не заманишь». Как Додик? А Даша?
— Додик, насколько я знаю, собирается на какой-то слет. У Даши болит ухо. А как ты, Тамар?
Девушка улыбнулась:
— Как я? По утрам вожусь по дому, после обеда хожу на работу — и так каждый день. Мы организовали религиозную группу девочек «Поалей Цион» при партии «Работники Циона», хотим получить сертификат и уехать в Палестину. И на ферме возле Млавы открылось женское отделение.
— Значит, хочешь в Палестину?
— Почему бы и нет? Здесь-то что делать? В коммерции полный застой. Никто не платит; все покупают в кредит. Полно опротестованных векселей. Наш старик любит пошутить. Когда приходит к нему заплатить по векселю перекупщик, старик ему говорит: «Я смотрю, вы отстали от жизни. Давно уже никто не платит». Хорошенький смех! Но одинокой девушке сертификат все равно не дадут — дают только семьям.
— Надо, значит, замуж выйти. Я слышал, сейчас устраивают фиктивные браки.
— Мы фиктивные браки не устраиваем. Что ж вы стоите в пальто? Простудитесь.
Дверь в соседнюю комнату открылась, и вошла мать Асы-Гешла. Как же она состарилась, сморщилась! Ей не было и шестидесяти, а выглядела она на все восемьдесят. Под шалью коротко стриженная голова, на кончике крючковатого носа очки, нижняя челюсть из-за отсутствия зубов выдается вперед. В одной руке носовой платок, в другой — молитвенник. Аса-Гешл подошел к матери и поцеловал ее. В ее взгляде, в улыбке сквозило удивление.
— Совсем мы тебя не видим, — сказала она. — Я уж Дине говорю, чтобы она тебе позвонила, узнала, как ты. Вид у тебя неважный.
— Вчерашнюю ночь почти не спал.
— В твоем возрасте крепко уже не спят. Как дома?
— Все в порядке.
— Забыл ты про нас. У тебя, наверно, времени нет. Не удивительно: забот-то у тебя хватает. Чаю выпьешь? От Шабеса остался только пирог. Дина скоро придет. Она на тебя обижена. Тамар, дай дяде чаю. Что ты в кухне стоишь? Входи в комнату, хотя, по правде сказать, в кухне теплее будет.
