— Говорю вам, мама, не успеет. Мессия уже совсем близко. Давай, сынок, споем вместе:
Не печалься, сынок, если вдруг согрешил;
Помолись — и живи точно так же, как жил.
Финкл посмотрела на зятя с выражением умиления и отчаянья и засмеялась, обнажив голые десны. Дина вышла из спальни с ребенком на руках и с черной ленточкой, которую собиралась вплести в косички Тамар.
Пятилетняя темноволосая Тамар с приплюснутым носиком и веснушчатым личиком сжимала в кулаке кусок пирога с яйцом.
— Не хочу черную ленту! — завизжала она. — Хочу красную.
Дверь в прихожую открылась, и чья-то рука поставила на пол чемодан. Дина побледнела.
— Мама! — закричала она. — Погляди!
Финкл, ничего не понимая, повернулась к двери. На пороге стоял Аса-Гешл.
— Сынок!
— Мама! Дина!
— Да благословен будет пришедший! Я — Менаше-Довид. Надо же, приехать накануне Субботы!
— Тамар, это твой дядя, Аса-Гешл. А это Рахмиэл, его назвали в честь деда из Янова. А это маленький Дан…
Аса-Гешл расцеловал мать, сестру и детей, в том числе и новорожденного у Дины на руках. Дина нагнулась взять чемодан, но Финкл закричала:
— Что ты делаешь?! Суббота ведь!
— Ничего не соображаю. Сама не знаю, что делаю, — сказала Дина, покраснев. — Все так неожиданно!
— Знаешь что? — перебил ее Менаше-Довид. — Пойдем со мной молиться. Молельный дом здесь, во дворе. Твой дед — вечная ему память! — тут молился.
И Менаше-Довид улыбнулся, обнажив редкие и неровные зубы. Его мясистое лицо излучало отрешенность, которую Аса-Гешл давно забыл.
— Уже? — Дина не скрывала своего раздражения. — Пускай дома молится.
— Ничего плохого я ему не предлагаю. Хочу взять его с собой в Божью обитель, только и всего. Прийти к Богу ведь никогда не поздно. Один хороший поступок перевешивает много грехов.
— Он один из этих «мертвых хасидов», — словно извиняясь за мужа, сказала Дина. — Ты, наверно, о них слышал.
— Да. Последователи рабби Нахмана.
— Имей в виду, — заметил Менаше-Довид, — мой ребе известен на весь мир. Послушайся моего совета — пойдем со мной помолимся. Или, знаешь что, давай потанцуем.
— Ты свихнулся, что ли?! — закричала Дина. — Он подумает, что ты обезумел.
— Кто знает, что такое безумие? Человек не должен печалиться. Грустить — значит быть идолопоклонником.
Менаше-Довид поднес к губам большой и указательный пальцы. Потом поднял ногу и начал раскачиваться из стороны в сторону. Дина с трудом выпихнула его в молельный дом.
Финкл не знала, смеяться ей или плакать.
— Господи, неужели дождалась! — бормотала она. — Слава Всевышнему!
— Не плачь, мама, — взмолилась Дина. — Сегодня ведь Шабес.
— Да, знаю. Я от радости плачу.
— Дети, я вам подарки привез, — сказал Аса-Гешл. — И тебе, Дина, тоже.
— Потом. После Шабеса.
Маленькая Тамар в недоумении сунула палец в рот, держась за юбку матери. Рахмиэл подбежал к кухонному столу и достал из ящика ложку. Новорожденный, который все это время смотрел перед собой по-младенчески широко раскрытыми глазами, встряхнул своей большой головой и заплакал. Дина принялась его утешать:
— Ш-ш. Твой дядя пирожок тебе принес. Вкусный-превкусный.
— Он проголодался. Дай ему грудь, — сказала Финкл.
Дина села на край железной кровати, стоявшей рядом с покрытой чехлом швейной машинкой, и стала расстегивать пуговицы на блузке. Финкл взяла Асу-Гешла за руку:
— Пойдем в другую комнату. Дай я посмотрю на тебя.
Она отвела его в гостиную и закрыла за собой дверь. Маленькая, сморщенная, она смотрелась рядом с сыном, точно карлица рядом с великаном. Ей хотелось сплюнуть, чтобы отвести от сына дурной глаз, но она сдержалась. Слезы бежали по ее сморщенным щекам.
— Почему ты так поздно? Даже перед соседями неудобно.
— Поезд только что пришел, — соврал Аса-Гешл.
— Ну, садись, дитя мое. Сюда, на диван. Видишь, мать-то твоя — старуха.
— По мне, ты по-прежнему молода.
— Состарилась от забот и волнений. Ты себе не представляешь, что здесь творилось. Чудо, что мы выжили. Но все это в прошлом, и теперь ты здесь. Да благословенно будет имя, назвать которое я не смею.
Она извлекла из складок платья носовой платок и высморкалась. Аса-Гешл осмотрелся. Обои на стенах облезли, двойные окна, несмотря на лето, были плотно закрыты. Стоял кислый запах мыла, соды и пеленок.
