Внезапно Копл вскочил, чуть было не перевернув стоявший на краю стола недопитый стакан чая.
— Можете все брать в свои руки, — сказал он. — Я иду домой. Тридцати лет мне хватило с лихвой.
Фишл покачал головой:
— Только не подумайте не дай Господь, что мы от вас избавляемся.
— Вот ключи. — Копл выдвинул ящик стола, достал оттуда связку ключей и швырнул их на стол. Схватил шляпу, пальто и зонтик.
Фишл вновь покачал головой.
— Вы все принимаете близко к сердцу, — сказал он. — Делаете скоропалительные выводы.
— Не люблю, когда меня подсиживают.
— Никто не собирается вас подсиживать. Я убежден, что вы должны оставаться на своем посту. Я даже предложил повысить вам жалованье.
— Я в ваших подачках не нуждаюсь. Мне надо было уйти, когда старик умер. Не оставаться ни одного дня.
— Погодите, реб Копл. Не уходите. Я ведь пришел к вам не по собственной инициативе.
Копл не ответил. С минуту он колебался, не зная, прощаться ему или нет. И наконец вышел, не сказав ни слова и хлопнув дверью. Как странно! Сколько лет они с подозрением следили за каждым его шагом, устраивали против него заговоры, жаловались на него, клеветали. Но ни разу не удавалось им выгнать его с работы. А сейчас явился этот Фишл со своей бумажонкой — и ему конец! Что ж, все когда-то кончается. Он медленно спускался по ступенькам. Во дворе дворник снял шапку, и Копл ответил на его приветствие кислой улыбкой. Он окинул прощальным взглядом двор и вдруг ощутил небывалую легкость, словно эта работа всегда его угнетала. Он шел по Гжибовской, жадно вдыхая холодный воздух. «Получается, что у меня нет другого выхода, я вынужден ехать в Америку, — подумал он. — Так распорядились небеса».
Он поехал к Лее, но дома ее не оказалось. Возвращаться домой было еще рано, и он отправился к Оксенбургам. Госпожа Оксенбург сидела на табуретке и ощипывала цыпленка. На скамейке, накрывшись шалью, сидели две молодые служанки из провинции. Госпожа Оксенбург, судя по всему, нанимала их на работу. В коридоре Копл столкнулся с Цилей, старшей дочерью Оксенбургов. Она несла большую сумку с мукой. Копл в шутку спросил ее, где она украла муку, и девушка ответил в том же духе. Он ущипнул ее за грудь. В столовой Исадор Оксенбург сидел за столом и раскладывал пасьянс. «Пики. Вечно пики», — бубнил он себе под нос.
— В чем дело, Исадор? Ты, я смотрю, уже и здороваться перестал.
— А, это ты, Копл. Входи, садись. Поздравляю.
— С чем?
— Твоя подружка мадам Голдсобер выходит за Крупника замуж.
— Не может быть! Когда? Где?
— Здесь. Получишь приглашение.
Копл улыбнулся, но где-то глубоко внутри затаилась злоба. Черт знает что. Если б можно было повернуться спиной ко всей этой мерзости и убежать на какой-нибудь остров… Он ушел, не попрощавшись, и поехал домой. Башеле была на кухне — точила нож о железный край плиты.
— Копл? Так рано?! — воскликнула она, проводя пальцем по лезвию.
— Башеле, — сказал Копл, садясь на койку Иппе, — мне надо с тобой кое-что обсудить.
— Что же?
— Башеле, наша совместная жизнь — это не жизнь.
Башеле уронила нож:
— Меня она устраивает. Чего еще тебе нужно?
— Мне нужен развод.
— Хорошенькие шутки.
— Нет, Башеле, я серьезно.
— Но почему? Я тебе верная жена.
— Я хочу жениться на Лее.
Лицо Башеле побледнело, а губы еще продолжали улыбаться.
— Ты что-то задумал? Признавайся.
— Нет, Башеле, это правда.
— А как же дети?
— За детей можешь не беспокоиться.
Башеле улыбалась по-прежнему.
— Хорошенькое дело, — только и сказала она.
— Зато ты сможешь выйти замуж за торговца углем из дома напротив.
Не успел он произнести эти слова, как Башеле разразилась рыданиями. Слезы брызнули у нее из глаз. Она прижала руки к груди и бросилась вон из комнаты.
Не снимая сапог, Копл растянулся на койке, покрытой только что выстиранным покрывалом, и стал смотреть, как опускаются ранние зимние сумерки. Его взгляд упал на нож. «Может, перерезать себе горло? — подумал он. — Теперь ведь мне все равно». Он закрыл глаза. На улице стояла непривычная тишина. Какая-то тайная сила гнала его отсюда, уничтожала все его дела, вырывала из семьи, отрывала от друзей. Как же это могло произойти? Мадам Голдсобер ни разу про свадьбу даже словом не обмолвилась. Он повернулся к стене. Вошла Башеле, слышно было, как она ходит по комнате, зажигает свет, возится с горшками. Как потрескивает огонь в плите, закипает в чайнике вода. Вода закипела и, зашипев, выплеснулась на железную поверхность плиты. Вошла, прихрамывая, Иппе и что-то сказала шепотом матери. «Вот и покойник точно так же все это слышит, — подумалось Коплу, — когда лежит дома в ожидании похорон».
