Луиза позволила мне восстановить идиллическую картину жизни моих преступных родителей. Мне было пятнадцать лет, и я уже знал, что именно от меня скрывали, и в свою очередь молчал, из любви к ним. Откровения моей подруги не только сделали меня сильнее, они преобразили мои ночи. Теперь мне было известно имя брата, и я больше не испытывал нужды бороться с ним.
Понемногу я отдалялся от родителей. Я научился видеть и принимать изъяны, скрытые за их совершенством. Я видел, как сражаются они с первыми признаками возраста, удваивая часы, проводимые по воскресеньям на корте. Отец больше страдал от приближения старости, и иногда я с удивлением наблюдал, с каким беспокойством он изучает свое отражение в зеркале. Однажды вечером он вернулся домой очень расстроенным: впервые девушка в метро уступила ему место.
Понемногу я выправился и перестал мучиться из-за своей внешности, чрезмерная худоба осталась в прошлом. Благодаря волшебным рукам Луизы мой торс окреп, глубоко запавшие подреберья сгладились, будто правда заполнила не только мой разум, но и тело. Отныне я знал, о чем думал отец, неотрывно глядя вдаль, понимал, почему так молчалива мать. Но ее молчание больше не лежало на мне тяжким грузом, я легко нес его на своих широких плечах. Я продолжал прекрасно учиться и во взгляде отца наконец-то читал уважение. С тех пор как я узнал их истинные имена, фантомы потеряли надо мною всякую власть — я стал взрослым. Мужчиной.
Прошло несколько лет. Мать пережила инсульт и потеряла способность говорить и двигаться. Я видел, как тают ее мускулы, становятся неузнаваемыми фигура и лицо, как она превращается в непонятное существо, часами бесцельно раскачивающееся в кресле. Отцу смотреть на нее было еще труднее, чем мне. Привыкший бороться, он изо всех сил старался помочь ей восстановиться, но сам вид блистательной чемпионки, опирающейся на костыли, мучительно приволакивающей правую ногу, ранил его глубже, чем кого бы то ни было, и однажды он принял решение положить этому конец.
Эхо жил с нами уже несколько лет. Он проводил все свое время рядом с отцом, ночью спал в его кровати. Он заменил Сима, который вернулся в свое пыльное царство в чердачной кладовке: после того как я узнал его историю, мне стало трудно выносить взгляд его черных пуговиц. Как отец мог так долго терпеть присутствие старой игрушки за каждой из наших трапез, смотреть на то, как я устраиваю ее в своей кровати, прижимаю к груди? Что чувствовала мать, снова слыша имя того, кого я вызвал из ночной тьмы и кого она боялась увидеть однажды на пороге нашего дома?
Лаская собаку, отец заметно смягчался. Он брал ее с собой на долгие прогулки, играл с ней, как с ребенком, по воскресеньям на стадионе спускал с поводка, валялся с ней на траве.
Как только мне позволяли занятия, я приходил в магазин и первым делом заглядывал к Луизе. Мы никогда не ставили точку в наших беседах. Она слушала все так же внимательно, не отводя от меня своих мудрых глаз, выдыхая серые клубы дыма и отгоняя застарелую боль все тем же привычным жестом.
Однажды я поднялся на чердак, чтобы убрать Сима на его прежнее место—в сундук с одеялами, и там я нашел старый альбом с фотографиями, затерявшийся в стопке пыльных журналов. В альбоме, среди прочих, были фотографии Максима и Ханы в свадебных нарядах. Я долго разглядывал черный пиджак и высокий цилиндр отца, беспокойное лицо его жены, бледное, как ее вуаль, обращенный на отца взгляд светлых глаз, которым суждено было погаснуть так скоро.
