— А может быть… Заедим этот беляш чем-нибудь поприличнее? Давайте сходим куда-нибудь.
— А вы наглец… Какие еще претензии я должна снять? К жизни?
— Возможно, если они у вас большие.
— Нормальные. Ладно уж, ведите девушку, коли соблазнили. Но учтите, аппетит у меня отменный, а девочку-ромашку я изображать не буду — есть буду. Чтобы причиненные вами издержки компенсировать.
— Ничего, я не обеднею.
— Очень жаль. Бедным бессребреником вы бы смотрелись интереснее. Романтичнее. Только, пожалуйста, ничего себе не воображайте. Мы просто празднуем…
— Что?
— Ваше счастливое избавление от тюремных нар и капустной баланды. Устраивает?
— Вполне.
— Тогда поехали. В советской беляшной мы уже были. Посмотрим, что нам может предложить недоразвитый капитализм…
Эпизод двадцать второй. Пять месяцев и двадцать семь дней до происшествия
Два человека лежали в полумраке квартиры. Мужчина и женщина. Вокруг кровати была разбросана одежда — брюки, рубаха, платье и еще что-то тонкое и яркое.
Мужчина и женщина смотрели в потолок. Оба.
И не смотрели друг на друга.
Как-то им было неловко. Не по себе.
— Всё так получилось. Спонтанно. Я не знаю… Даже не думал, не хотел, — сказал мужчина.
— Это все он, — вздохнула женщина.
— Кто?
— Беляш. Говорила мне мама: не ходи с незнакомыми мужиками в забегаловки. Они тебе на рупь требухи купят, а на червонец поимеют. Права была мама.
Оба одновременно повернулись друг к другу. И громко расхохотались.
Ну, точно беляш. Он!
Кабинет следователя. Четырнадцать суток после происшествия. Допрос Марии Николаевны Федоровой
На пороге стояла женщина. Очень симпатичная и слегка растерянная.
— Добрый день.
— Вы, простите, кто?
— Федорова. Я к следователю Ермакову по повестке, — протянула женщина серую бумажку.
— Проходите. Садитесь. Как к вам можно обращаться?
— Мария. Просто Мария.
Следователь улыбнулся.
— Хорошо, просто Мария. Надеюсь, вы догадываетесь, по какому поводу я вас пригласил?
— Да, конечно. Наверное, из-за Игоря. То есть я хотела сказать: Игоря Олеговича.
— Совершенно верно. Вы ведь с ним последнее время вместе проживали? Я ничего не путаю?
— Нет. Мы не скрывали наши отношения. Мы собирались пожениться, но как-то все откладывали. А теперь… Извините…
— Я понимаю, — сочувственно сказал следователь. — У меня к вам будет несколько вопросов. Вы готовы на них ответить?
— Я постараюсь.
— Когда вы видели потерпевшего, простите, Игоря Олеговича в последний раз? Перед тем как он…
— Утром. Он разбудил меня, приготовил завтрак. А потом попрощался и уехал. Как оказалось, навсегда.
— Вы не заметили в его поведении, в настроении какие-нибудь странности?
— Нет, он был обычным, как всегда.
— Но, может быть, какие-то намеки? Ведь буквально через несколько часов после вашего расставания он…
— Нет. Всё было, как всегда.
— Вы не хотите отвечать на мой вопрос? — спросил следователь.
— Я ответила на ваш вопрос. Больше мне добавить нечего.
Следователь нервно забарабанил пальцами по столу.
— В последние месяцы вы в поведении Игоря Олеговича не замечали никаких странностей? Может, он был задумчив, или, напротив, возбужден, или рассказывал о каких-то проблемах?
— Нет, — твердо ответила Мария. — Я ничего не замечала. Он не был задумчив и ничего мне не рассказывал!
— Странно, — заметил следователь. — Человек собрался умереть, согласитесь, это не рядовое событие, и при этом в его поведении вы не замечаете никаких изменений. Или вы просто не хотите мне ничего говорить?
Пристально глянул на Марию. Но та не отвела взгляд.
— Да, вы правы, я не хочу обсуждать с посторонними людьми наши с Игорем взаимоотношения, — сказала она. — Это… это слишком серьезно для меня. И слишком больно. Игоря уже не вернуть. Его нет. Так зачем копаться, зачем ворошить память?
— Я не посторонний, я следователь…
— Вы, в первую очередь, человек. И — мужчина. И должны понимать. Есть такая пословица — в доме повешенного не говорят о веревке. Я не хочу говорить о веревке. По крайней мере теперь. Извините.
В голосе Марии зазвучали напряженные нотки. Она готова была, она могла в любую минуту сорваться в истерику.
— Простите, — поторопился извиниться следователь, которому совершенно не улыбалось успокаивать и отпаивать валерианкой свидетельницу. — Если не теперь, позже, я могу пригласить вас?..
