– А ну-ка, милейший, скажи что-нибудь подходящее. Пан Литера спросонья что-то бормотал себе под нос.
– Дурак ты, милейший, и невежда, хоть я и взял тебя из университета, с факультета богословия. Дурак ты, дурак и хвост собачий!
– Nullus amicus поп habendi, – наконец выговорил пан Литера, хлопая глазами. – У неимущего нет друзей.
Шляхтич подтвердил это изречение своим обычным «вот именно!» и подсел к квестарю.
– Видишь, отец, какого я себе дурака купил.
Брат Макарий ласково обратился к секретарю:
– Что с тобой, брат мой?
Пан Литера тупо таращил телячьи глаза.
– Тоска меня грызет смертная, – пропищал он.
– Эх, братец, – сказал ему квестарь, – вот если бы нас на свете не было, действительно была бы тоска смертная. Ты только посмотри, – он показал на крестьян, сгрудившихся в другом конце избы. – Эти простолюдины жуют что перепадет, грызут колбасу да пьют водку. Им тоже нелегко, но жизнь сильнее их.
В этот момент через горницу пробежала девушка, черная, как смоль, и стройная, как тополь.
– Тэта, – закричала она, – там какие-то гости приехали!
Хозяин, ни слова не говоря, бросился к воротам. Пан Гемба схватил девушку и привлек к себе.
– Ах, хороша, – причмокнул он с видом знатока, крепко держа вырывающуюся девицу.
– Лопнешь, добрый пан, от излишней прыти, – поддразнила она шляхтича, старавшегося притянуть ее поближе.
– Не с одной такой справлюсь, – задыхаясь и краснея от напряжения промычал пан Гемба.
– Ты сначала брюхо подтяни, – засмеялась красотка.
– Эй, Кася, Кася! – назидательно заметил брат Макарий. – Оставь брюхо в покое, ведь это такое украшение, которому позавидовать можно.
– Как же! Мы, женщины, на этот счет другого мнения.
Пан Гемба, смешно шевеля усами, старался чмокнуть Девицу в щечку, но та ловко отстранялась, и шляхтич неизменно промахивался.
Пан Топор схватил квестаря за рукав.
– Ты, попик, мудрец большой. А что ты об этой Девке скажешь?
Брат Макарий почесал бородавку, которую носил на кончике носа со дня своего рождения.
– Лик ее приятен и, кажется, добра телом.
Этот ответ показался пану Топору недостаточным.
– Мало, – возразил он. – А сердце?
– Сердце? – рассмеялся квестарь. – Сердце девушки, как собор: в нем есть главный алтарь и еще много боковых приделов.
– Вот это уже лучше, – одобрил шляхтич, – хотя твое знание женщин не стоит и глотка пива.
Вдруг ни с того ни с сего заговорил пан Литера. Показывая пальцем на дочь хозяина, вырывающуюся из рук пана Гембы, он промямлил:
– Бесстыдную женщину не убережешь ни псом, ни стражей, как сказал святой Иероним.
– Вот дурак набитый, – сердито рыкнул пан Гемба и выпустил девушку. Кася мгновенно исчезла, только ее и видели. – Ох, и удовольствие получит тот, кому она достанется, – добавил шляхтич, еще чувствуя в руках теплоту ее тела.
Пан Литера шатаясь привстал, поднял вверх руку и затянул:
– Речет святой Григорий, что белую ворону легче найти, нежели добрую жену.
– Замолчи, дурак! – крикнул пан Гемба и бросился на секретаря, тот увернулся и залез со страха под скамейку.
– Дай-ка ему, ваша милость, сто палок, – посоветовал пан Топор, – нет лучшего лекарства в мире. Я так лечу своих слуг, – лентяи они, работают спустя рукава. А ты, – обратился он к квестарю, – не проявил скромности, к которой тебя обязывает монашеская одежда.
– Ошибаешься, пан, – возразил брат Макарий, приложившись предварительно к жбану. – То, что мы называем скромностью, обычно представляет полное отсутствие какой-либо возможности согрешить. Только люди нескромные постигают тайны жизни и дают нам возможность наслаждаться всесторонним познанием вещей и природы.
Пан Топор схватился за голову.
– Мелешь ты языком так, что ничего не понять. Но я спорить с тобой не буду: спать хочу.
«Восхвалите уста наши пресвятую деву…» —
раздалось вдруг заунывное пение из-под скамейки. Это тщедушный секретарь затянул спросонок. Пан Гемба попытался извлечь его оттуда, но сам потерял власть над собственным телом, поэтому лишь махнул рукой и тут же захрапел.
Вдруг дверь в горницу с треском распахнулась, и, пятясь задом, вошел Матеуш, отвешивая поклоны до земли, а за ним какой-то благородный пан в роскошной одежде из персидской парчи. В дверях суетилась челядь, разодетая в яркое, пышное платье. Волынка смолкла, и в наступившей тишине слышался лишь громкий голос брата Макария, завершавшего беседу с паном Топором:
