Через восемь месяцев после свадьбы Антонио Фортуне пришлось отправиться в Катандзаро, где формировалась воинская часть. Еще летом в Иеволи нагрянул вербовщик и переписал всех мужчин призывного возраста. Молодая итальянская нация создавала армию с целью вновь обрести утраченные позиции – те самые, которые, как читатель помнит, она имела шестнадцать столетий назад, покуда вестготы не захватили Рим. Впрочем, ни о событиях древности, ни о масштабах нового катаклизма, уже терзавшего Европу, Ассунта не имела ни малейшего понятия.
Уходя, Антонио письма писать не обещался. Нет, грамоту он разумел, но писанины не жаловал. Ассунта же не умела ни читать, ни писать. Понимала одно: муж вернется к ней, если уцелеет; а вот когда случится возвращение, ведомо одному Господу Богу.
Ассунта, на шестом месяце беременности, провожала Антонио до железнодорожной станции в Феролето, самом крупном населенном пункте в их краю, что находился в долине. Мария вела ослика, навьюченного солдатским мешком. Прощание было не из поэтических: Антонио поцеловал жену в обе щеки, подхватил мешок и скрылся в вагоне. Ассунта не расстроилась – за восемь месяцев брака она уже поняла, что муж у нее не романтичный, а похотливый.
Мать и дочь стояли на платформе, покуда поезд, направлявшийся в далекий город Катандзаро, не скрылся из виду. Ассунта беззвучно плакала – слезы ручьями лились из немигающих глаз и мочили платье на выпуклом беременном животе. Причиной слез было облегчение – отныне на неопределенный срок Ассунта не обязана удовлетворять гастрономические и сексуальные аппетиты мужа. На большом сроке беременности это ее очень утомляло. Ассунту мучила совесть. Падре после исповеди сказал: «Дочь моя, тебе следует раскаиваться за подобные чувства» – вот Ассунта и раскаивалась.
Дитя родилось 11 января 1915 года. Ассунта проснулась с болью в животе, а когда прибирала возле очага, у нее отошли воды. Подтирая за собой, Ассунта прикидывала, как будет лучше – поспешить ли ей к матери? Но тогда она вряд ли сумеет вскарабкаться обратно на виа Фонтана, чтобы родить в своем доме. Колебалась она долго, стояла, будто в ступоре; по счастью, Мария и Розина сами вздумали ее проведать. Такова деревенская жизнь: если тебя целый день нигде не видно, кто-нибудь непременно обеспокоится и нагрянет с визитом.
Итак, Ассунтины мать и старшая сестра живо нагрели воды и развесили над кроватью пучки мяты – от сглаза. Они водили Ассунту кругами по комнате, они помогли ей облегчиться и напоили ее ромашковым отваром для расслабления мышц и снятия нервного напряжения. Ближе к вечеру, когда схватки сделались интенсивнее, Розина сбегала в церковь за сестрой Летицией, крайне благочестивой и знавшей толк в родовспоможении, даром что не рожавшей. Сестре Летиции сравнялось семьдесят пять лет, и чего она только не перевидала. Были в ее практике младенцы, которые идут ножками вперед, были младенцы, едва не удушенные пуповиной, а иногда вместо ожидаемого одного ребенка на свет появлялась двойня. Даже выговор сестры Летиции, гортанный, как у всех северянок, успокаивающе действовал на роженицу, да и на все ее семейство.
Ассунта боялась умереть – ведь таких случаев сколько угодно. Мария и Розина ничего не боялись – на все Божья воля. Ассунта знала, что и ей следует верить в Божий промысел, но у нее как-то не получалось, и она, страшась смерти, страшилась еще и своего неверия. Впрочем, роды прошли без осложнений. Дитя – здоровенькая пухленькая девочка с черным пушком на головке, с большими светло-карими, как у Антонио, глазами – причинило матери не более страданий, чем определено Господом на женскую долю.
Антонио, уходя в солдаты, оставил распоряжение, как наречь его дитя. Если мальчик – быть ему Джузеппе, в честь отца Антонио; ну а если девчонка – пусть будет Маристеллой, в честь его же матери. Малютке не минуло еще и часа от роду, как Ассунта сократила «Маристеллу» до «Стеллы».
– Звездочка моя ясная, – шептала Ассунта – потому что имя Стелла было легко и приятно произносить и потому что очень уж славная у нее получилась дочурка.
