Вдоль стенки выстроились тесной шеренгой двуногие портовые краны. Стальные руки грузовых стрел выброшены под углом над тихим, безлюдным причалом.
Замерло всё и на судне. Лёшка потоптался у трапа с полчасика и присел на широкий комингс в дверях надстройки. Скрестил руки, ладони — под мышки, привалился плечом к косяку, пригрелся и заскучал. Вскоре он ощутил под собой холод и подложил толстую телефонную книгу Гамбурга. Стало совсем тепло и уютно. Убаюкивающе пели генераторы, мерно поскрипывали толстые деревянные сваи под натиском стального борта.
Задремал Лёшка на минуту. Или чуть больше: время остановилось. Когда он открыл глаза, над портом висел густой туман. Оранжевые фонари едва угадывались по расплывчатым пятнам. Краны придвинулись к судну вплотную, над головой призрачно нависли громадные стальные руки.
Лёшка тряхнул тяжёлой головой и вскочил на ноги. Уснул! Уснул на вахте в чужой стране!
Он прошёл быстрым шагом в сторону кормы, потом на главную палубу. Нигде никого, всё спокойно.
Лёшка с облегчением вздохнул и зорко оглядел причал, сжатый туманом до маленького пятачка у трапа.
Ничего не случилось. А что могло случиться? Он стал припоминать разные истории, всё, что читал или слышал. Как чанкайшистские пираты угнали советский танкер и взяли в плен экипаж, как в южноамериканском порту на борт «Мичуринска» нагрянули солдаты и полиция, как на палубу мирного грузового судна посыпались напалмовые бомбы…
«На то они и случаи, чтобы случаться», — вспомнились слова Зозули. Хорошо ещё, что боцман не застал его спящим на вахте!
Вдруг Лёшке почудилось, что кто-то ходит у самого борта. Он напряг слух и зрение. Шаги совсем близко.
— Кто? — сдавленно выкрикнул Лёшка и сжал кулаки.
— Кофейку не желаешь? — раздалось за спиной.
Лёшка вздрогнул и оглянулся. Перед ним стоял моторист. В лицо Лёшка знал его, но фамилии не помнил.
Моторист подал горячую фаянсовую чашку. Пахнуло кофейным ароматом.
— Спасибо, — с трудом выговорил Лёшка.
— Погрейся, — сказал моторист и стал закуривать. Даже в тумане было видно, что он потный и в следах мазута. — Не мало сахару?
Кофе прилипал к губам, как патока.
— Нет, спасибо… Дежуришь?
— Ага.
— Скучно, наверное, там, внизу? — из вежливости спросил Лёшка, поддерживая разговор.
— Да не очень. Работы много.
В бортовую обшивку тяжело бухнуло. Моторист перегнулся через планшир, высмотрел что-то и протяжно свистнул.
— Трап завис.
Забыл Лёшка наставления боцмана!
— Давай вниз, — распорядился моторист. — Оттянешь, а я смайнаю.
Через несколько минут запыхавшийся Лёшка — дюралевый трап оказался не таким уж лёгким — опять был наверху.
— Вот спасибо тебе! — с чувством признался он. — Попало бы мне на «полный максум»!
Мотористу такое высказывание не понравилось.
— Ты не для боцмана старайся, для себя.
Пристыжённый Лёшка не нашёлся что ответить.
— Который час? — спросил моторист, докурив сигарету. — О, надо поднажать! Пока, счастливой вахты.
— Счастливо, — эхом отозвался Лёшка и вернулся к трапу.
Спешить некуда, боцмана и команду будить рано.
Боцман явился к нему сам.
— Как дела, Смирнов?
— Нормально. — Лёшка с сожалением сменил удобную позу.
— Нормально, значит, — многозначительно произнёс Зозуля и неожиданно спросил: — Отыскались знакомые? — Зозуля показал носком ботинка на телефонную книгу. Она так и осталась с ночи на комингсе. Лёшка поспешно убрал её на место.
— Извините…
— Может, и извиню, — сумрачно пробасил Зозуля. — Не люблю, когда книжки не там, где надо, читают. Вахтенному сидеть не положено! Ясно?
— Ясно, — виновато пробормотал Лёшка.
— Спал?
— Задремал чуть…
Откровенное признание охладило боцманский гнев.
— Добро, что не отпираешься. И не поверил бы. А так… — он выдержал долгую, мучительную для Лёшки паузу, — прощаю. В первый и наипоследний раз. Знаешь, что за это полагается? — Опять долгая пауза. — Должен знать, не малое дитё, в матросы записался. А матрос на вахте — что солдат на боевом посту. Тем более в загранпорту. Ясно?
— Ясно, товарищ боцман! — с облегчением выпалил Лёшка.
— Положим, не очень тебе ясно, но прояснишься ещё, дойдёт до тебя, что есть матрос! Иди, поднимай народ.
