Где-то перед Отечественной войной у жены Эттыгын родилась дочь. Роды были тяжелые, и, как ни старалась молодая женщина сдерживать крики, позорные дли чукотской роженицы, протяжные стоны то и дело вырывались из ее искусанных губ. «Я своих сыновей в больнице родила, — сказала Уанга, — а тогда стойбище темное было, не разрешил шаман доктора звать. Старая женщина доской выдавливала ребенка». Немудрено, что мать Уанги умерла через неделю после родов. Отец больше не захотел жениться, и дочь, едва поднявшись от земли, стала хозяйкой в яранге. На рассвете кормила отца — варила моржатину в котле, висевшем над очагом в чоттагыне[6]. Потом выбивала от инея полог — если дело было зимой, а летом свежевала тюленей и моржей, развешивала вялиться рыбу. Уанга научилась искусно шить торбаза и кухлянки, и Эттыгын был наряднее других охотников. Сложением она пошла в отца — плечистая, стройная, мускулистая от тяжелой физической работы. Когда стойбища объединились в колхоз и зверобои стали охотиться не на байдарках, а на устойчивых, быстроходных вельботах, Уанга иногда выходила с отцом в море, хотя на такую работу даже юношей не берут до шестнадцати-семнадцати лет. Уанга быстро надувала пыгпыг[7], державший на воде подстреленного зверя, ловко выметывала за гарпуном ремень, умела метко стрелять. Зимой, когда всю тундру закрывал белый-белый снег, Уанга бросала на нарты несколько мерзлых нерп и, разъезжая по знакомым холмам, оставляла на склонах, откуда ветер далеко разносит запахи, по маленькой неободранной тушке. Запах нерпы привлекал песцов. Они прибегали погрызть мерзлого мяса. И когда осторожных зверьков уже ничто не отпугивало от приманки, приезжала Уанга, вырывала в снегу ямку и оставляла капкан, прикрыв его тонкой пластинкой наста. Песцы легко попадались в ловушку. За дымчатые, легкие шкурки в приемном пункте давали муку, патроны, габардин — все, что захочешь.
Как большинство подростков поселка, Уанга ходила в школу, где робкий, как лахтак, русский учитель просил их читать книжки, ходить в баню и чистить зубы по утрам. В зубную щетку Уанга не верила: ее никогда не знавшие щетки зубы блестели, как молодой моржовый клык, а у самого учителя все зубы были в железных чехлах (русские называли это «цинга»). Но в остальном учитель был умный человек, почти как отец.
Уанга училась легко. «Лошадиная память» — непонятно говорил учитель, но, наверное, это било хорошо, потому что он часто ставил Уанге пятерки. Когда ходили в школу, Уанга почти не спала по ночам: надо было управиться с хозяйством и выучить уроки. Всю ночь, пожирая тюлений жир, в пологе горел жирник — нанин. «А ну, скажи, что говорят эти шаманские знаки, похожие на след сиводушки?» — посасывая трубку, спрашивал иногда отец. Его смущало, что девчонка в чем-то умнее его, большого охотника. «Голова не болит от книжек?» — «Карэм! Нет-нет!» — Уанга трясла косами, боясь, что отец не пустит больше в школу, как не пустили Непанаун. Возвращаясь с весенней охоты, Эттыгын щупал новые летние торбаза, сшитые для него Уангой. Они сшиты были крепко, без торопливости. Лахтачья подошва удобно охватывала ступню. И Эттыгын думал, что, если школа не вредит хозяйству и не мутит голову, пусть девчонка учится.
Однажды зимой, когда пурга зло рвала полог на их шатре, кто-то вошел в ярангу.
«Ело, гым! Это я!» — громко сказал молодой голос.
— Ты пришел, войди! — ответил Эттыгын.
Послышались частые хлопки оленьего рога, и под полог влез совсем замерзший молодой пастух. Напившись чаю, он рассказал, что возвращается в свое стадо из Лаврентия с грузом патронов, сахара и масла. Почувствовав приближение пурги, свернул к их поселку.
Пурга бушевала три дня. Три дня оставался в их яранге пастух. Потом, когда небо прояснилось и звезды высыпали, как соль на оленьей спине, он сказал: «Пусть, мне пора ехать, но я не хочу ехать. Твоя дочь, Эттыгын, дороже мне всех оленей на свете». — «Она совсем ребенок, — ответил отец, — рано ей ставить свою ярангу». — «Сегодня ночью я искал бульон — напиться и зажег спичку, Уанге было жарко, она сбросила шкуру. Я видел: это красивая, совсем взрослая женщина». — «Давай спросим ее», — сказал Эттыгын.
