Рядовой Нурик Мамедов имел золотые руки и был любимцем старшины роты старшего прапорщика Закирко. Надо класть кирпич -- Нурик кладет кирпич, надо копать колодец -- Нурик копает колодец и т.д. Мамедов всякий раз готов работать, работать от души, с улыбкой. Но всякий раз за это Мамедов просится в увольнение. Наконец, взяв с Нурика страшные клятвы, что "не будет как в прошлый раз", старшина отпускает его. Вся рота с интересом ждет, чем это окончится. Очень редко Мамедов возвращался обратно сам. Обычно его приносили. Мамедов напивался самозабвенно, затем обязательно с кем-то дрался с переменным успехом и лишь затем, часа на два-три опоздав, с фонарями под глазами и национальными песнями, с порванным кителем, нередко ведомый под руки малознакомыми девицами, возвращался в расположение роты. Как всегда, капитан Бурдин объявлял ему пять нарядов вне очереди (своей гауптвахты не было, а везти нарушителя воинской дисциплины к соседям-танкистам --накладно; там просят за "исправление" то ведро краски, то ящик гвоздей и проч.) и лишал его увольнений до конца службы. Как всегда, Мамедов клялся, что все это в последний раз и никогда больше не повторится. Потом целый месяц работал как вол, вновь получал расположение старшины и ротного. Опять просился в увольнение в город. С него брали страшные клятвы... И все происходило по уже известному сценарию.
Понятно, что новоявленный трезвенник Фролов при таких обстоятельствах был несколько загадочен для отцов-командиров, которые и сами, чего скрывать, часто ходили "подшофе".
В этот день Миша так и не дождался вызова к начальству. Вечером у него разболелось правое ухо, сказались все-таки последствия столкновения в умывальнике. Он обратился к командиру взвода лейтенанту Грызову. Тот, с сочувствием посмотрев на опухшее ухо Фролова, распорядился отвезти его в госпиталь, расположенный в городе.
3
Тем временем с Гариком Штерцером что-то случилось. После отбоя все трое дедов, участвовавших в утреннем избиении, собрались в каптерке писаря за традиционной бутылкой самогона.
-- Вы слышали, Фролова-то увезли в госпиталь! Мы что-то в ухе ему повредили, -- сказал Гарик озабоченным голосом.
Разлили, выпили по полстакана.
-- Ничего с ним не будет. Парень здоровый! -- крякая и закусывая хлебом с салом, успокоил его другой, азиатской внешности дед, по фамилии Уразалинов.
Третий был молчалив, как рыба. Он быстро пьянел и не встревал в разговор.
-- Зря мы его били, -- продолжил Гарик.
-- А не будет к баптистам ходить!
-- У меня бабка была лютеранка, это почти то же самое, что баптисты, --сокрушался Гарик.
-- Нету никакого Бога, -- убежденно сказал Уразалинов, -- иначе бы Он нас испепелил на месте, испепелил весь Советский Союз со всеми его атеистическими книжками.
-- Фролов верит в Иисуса Христа, поэтому не стал с нами драться. Мне кажется, поэтому...
-- Я в Аллаха-то не верю, не то что в Иисуса Христа! А драться он с нами не стал, потому что трус. Большой, а трус.
-- Нет, не трус! Ты же видел, что он нас не боялся. Это факт. Рядом дневальный стоял из его взвода, Фролов мог бы выхватить у него штык-нож... Я опасался этого! Он просто не стал драться.
-- Если никого не бить, скучно будет служить. Нас-то помнишь, как в свое время били?
-- И все-таки, может быть, Бог есть! -- серьезно сказал Гарик Штерцер. -- Сегодня после Фролова мне как-то во всем не везет...
И они перешли на другую тему, время от времени разливая по стаканам мутную вонючую жидкость.
4
Командир роты капитан Бурдин, замполит старший лейтенант Фриптуляк, старшина старший прапорщик Закирко и командир взвода лейтенант Грызов утром следующего дня, после развода солдат по хозработам, собрались в канцелярии с целью решить вопрос сержанта Фролова. Дело было по тем временам нешуточное, но и разжигать страсти как-то не хотелось. Баптист в конвойной роте! После года службы! За такое никого из них командование по голове не погладит.
Замполит, как очевидец, начальник патруля, заставшего Фролова в молитвенном доме, еще раз вкратце описал присутствующим свои впечатления:
