Вероника довольно улыбнулась. Она почувствовала себя лучше. Скоро у нее будет много дел, как у любой другой женщины. Скоро они осуществят задуманное, иначе Майкл не позвонил бы.
— Я шучу, — сказала Вероника. — Я знаю, ты меня никогда не забудешь, потому что любишь меня так же сильно, как я тебя.
— Да, это правда. Я люблю тебя, — медленно и как-то торжественно произнес Майкл, — и часть меня всегда будет тебя любить, я думаю…
— Часть? Ты думаешь?
Вероника не ожидала это услышать. От ее счастья не осталось и следа. Оно лопнуло как мыльный пузырь. И она тяжело опустилась в стоявшее рядом позолоченное кресло.
— Вероника? Ты слушаешь?
Ее молчание обеспокоило Майкла.
— Да. Слушаю.
— Прости меня, Вероника. Я знаю, что веду себя как предатель. Я должен был приехать, но я…
Голос изменил Майклу.
— Приехать зачем? — переспросила Вероника.
— Я остаюсь в Англии с Луизой и малышом. Не думай, что решение далось мне легко. Нет. Но я знаю, что это правильное решение. Единственно возможное. Я не могу их бросить. Все изменилось со времени нашей последней встречи. Я думал, что смогу. А теперь точно знаю, что не смогу. Не смогу, потому что не хочу жить с нечистой совестью.
— Понятно. Наш договор расторгнут. Аннулирован.
Майкл удивился, услышав спокойный голос Вероники, ведь он боялся, что все будет значительно хуже. Однако он был в Англии, а она во Франции, и он не мог видеть ее смертельно побледневшее и словно окаменевшее лицо.
Только стекавшие по щекам слезы отличали Веронику от прекрасной статуи.
— Значит, ты меня понимаешь. Я знал, что ты поймешь, как мы ошиблись.
— Ошибся ты, Майкл, — холодно проговорила Вероника. — Но не я. Однако не я теперь твоя жена. Теперь твоя жена — Луиза, и если ты хочешь остаться с ней, значит, так тому и быть.
Вероника положила трубку и долго сидела не шевелясь, устремив невидящий взгляд в окно.
В Лондоне Майкл тоже положил трубку и вздохнул с облегчением. Дело сделано. Он сказал ей. Но его не оставляло чувство вины. Со стоном он обхватил голову руками. Неужели он никогда от него не избавится?
— Не знаю, как назвать эту комнату. — Евгения, балансируя на последней перекладине переносной лестницы, подвешивала к потолку бумажные гирлянды. — Это гостиная, иногда спальня, приемная, кабинет.
— Не кабинет и не гостиная, — вся дрожа, возразила Бетти. — Здесь чертовски холодно. Не понимаю, зачем ты это вешаешь тут. Все равно вы будете сидеть на кухне. Как всегда.
Луиза отдала Дэниела матери и стала помогать невестке.
— Правильно. Зачем это? Пойдем лучше на кухню.
— Нет. — Евгения была неумолима. — После обеда в Оффертон-маноре я решила, что должна сделать над собой усилие. У нас большой дом, а мы его почти не используем.
— Дорогая, проблема совсем в другом, — вмешалась Бетти. — Не достаточно иметь большой дом, надо еще иметь много денег.
— У нас не так уж много денег, — возразила Луиза.
Луиза вновь вспомнила о ночном разговоре Майкла. Она так и не узнала, удалось ему достать денег или нет, но она не могла его спросить, чтобы не выдать себя. Он тоже ни разу не упомянул о проданных картинах. Они исчезли, словно их никогда не было. Луиза каждый день просматривала «Файнэншел таймс», ища хоть какое-нибудь упоминание о корпорации Майкла, но пока ничего не было, значит, он справился с трудностями. Несмотря на это, она не могла отделаться от ощущения, что что-то все равно не так. Майкл много времени проводил в Лондоне, дома появлялся редко, был сумрачен и неразговорчив, но едва Луиза открывала рот, чтобы задать ему вопрос, как он сразу веселел, начинал играть с Дэном и даже шутил по поводу своей финансовой империи. Тогда Луиза почти убеждала себя, что она все выдумывает. Почти.
— Для меня много несколько сотен фунтов, — сказала Бетти.
— А для меня — пятьдесят, — вздохнула Евгения.
Луизе стало стыдно. Она жила в роскоши, тогда как ее мать и невестка тряслись над каждым пенсом, но они были слишком горды, чтобы взять у нее хоть немного.
— Я не знаю, сколько у Майкла денег, — честно призналась она. — Но иногда мне кажется, что все они нереальные.
— Мои реальные, — рассмеялась Евгения. — Те, что у меня в кошельке.
