глазками» [Достоевский 19726: 305] (курсив мой. –
К. А.). Лебезятников является носителем истины, но это не та истина, которую можно выразить словами. Он совершает неэтичный и неэффективный поступок –
обвиняет виновного.
Благодать зиждется на вере. Вне сакрального пространства, созданного Достоевским для этого мига откровения, торжествует мирская истина Лужиных. Ибо, несмотря на очевидное подтверждение невиновности Сони, спровоцированный клеветой Лужина скандал приводит к тому, что Катерину Ивановну с детьми выселяют из квартиры, что ускоряет ее кончину и вынуждает Соню вернуться на панель. А Лужин? Он избегает наказания[83]. Безо всякого сомнения, благодаря своей расчетливости он можег рассчитывать на успешную карьеру в юридических кругах Санкт-Петербурга – города, носящего имя его покровителя. Хотя читатель разделяет веру Сони, Раскольникова и Катерины Ивановны в невиновность Сони, принимаемая нами в качестве истинной версия событий основана исключительно на устных показаниях свидетеля с неважным зрением, который находился вдалеке от того, что, по его утверждению, видел, на всем протяжении романа был весьма неравнодушен к оклеветанной девушке и (приходится предположить) желал и любил ее. Как это свойственно романам, роман Достоевского зависит от «приостановки неверия» читателя, от нашей веры в то, что рассказывает автор[84]. Таким образом, эта ключевая сцена в романе Достоевского содержит таинственное и невидимое, но имманентное чудо религиозной веры и преображения[85].
Мартин Бубер предполагает, что материя, будучи предоставлена сама себе, автоматически стремится впасть в грех («обычная причинность <…> вырастает в гнетущий подавляющий рок») [Бубер 1995: 46] – догадка, подтверждаемая моим толкованием «Преступления и наказания». «Почти машинально» совершенное Раскольниковым убийство – результат заблуждений просветительской веры в человеческий разум: вот что получается, когда люди действуют, не прислушиваясь к голосу совести или без веры в Бога, когда разум поддается фантазии и тому, что Бубер называет «хаосом возможностей», когда плоть утрачивает связь с духом. Если это так, то – как наглядно покажет Достоевский позднее в «Братьях Карамазовых» – способность сопротивляться «силам природы» становится Божественным чудом и тайной. В мире Достоевского отказ от того единственного, что делает нас людьми, – нашей совести – и последующее лишение себя духовно полноценного контакта с другими может привести только к смерти – неважно, к убийству или самоубийству. Ответ на преступление Раскольникова будет получен благодаря действию Божественной благодати в самой середине последнего и величайшего романа Достоевского, когда Дмитрий Карамазов воспротивится идущим из материального мира побуждениям и, к своему собственному удивлению, не убьет своего отца.
Роман Достоевского наглядно демонстрирует основополагающую истину, невидимую для тех, кто способен видеть в своем материальном окружении лишь зло, страдания и несправедливость: благодать снисходит на тех, кто не понимает сути вещей, и тех, кто неспособен видеть зло. На этих немногих избранных благодать может снизойти непрошенной посредством таинственного преображения порочных реалий материального мира: деньги могут летать по воздуху проститутка – быть источником Божественной тайны; человек, чьи основные отличительные черты – материалистические убеждения и подслеповатость, может послужить орудием Божественной справедливости, а развратный педофил – оказаться спасителем обреченных на гибель детей. В священном пространстве падшего мира романа мы, к своему удивлению, обнаруживаем, что существует нечто, превосходящее преступление и наказание, и что жалости заслуживают не наши падшие и обретшие спасение герои, а те внешне праведные существа, которые неспособны видеть этой основополагающей истины.
