Секреты Достоевского. Чтение против течения - страница 38
Двойное назначение бани (как места очищения и одновременно портала, через который злые духи проникают в наш мир) позволяет также увидеть в походе Алексея в казино противоположный смысл. Алексей отдает себя во власть злого духа вожделения (безжизненных) денег, вожделения, которое вдвойне греховно, поскольку, как мы увидим ниже, оно отвлекает его от жизнеутверждающего желания любви. Следует вспомнить, что Алексей отправляется в казино поздним вечером и остается там почти до самого закрытия (полночь – время, когда злые духи наиболее склонны проникать в баню)[54]. Кроме того, Сэвидж считает казино «метафизическим источником бытия», где то, что игрок видит «перед собой – не что иное, как символическая модель космического механизма» [Savage 1950: 292]. По мнению Сэвиджа, казино совращает игрока (Алексея – Сэвидж не затрагивает сюжетную линию бабушки) и ввергает в иллюзию «предельной иррациональной и беспочвенной свободы, которая, содержа внутри себя равные возможности, лишена власти осуществить какую-либо из этих возможностей и может порождать только неотвратимую необходимость» [Savage 1950: 292]. Важно, что в трактовке Сэвиджа этот «метафизический источник бытия» является ложным видением, которое совращает Алексея на ложный путь, ведущий прочь от целостности и благодати. Трансформация, которую переживает Алексей в казино, оставляет его в таком же абстрактном и вневременном пространстве, как и его собрата – Человека из подполья. В отличие от бабушки, Алексей решает там остаться.
Таким образом, кульминация сюжетной линии Алексея – его выигрыш в казино – уравновешивает проигрыш бабушки, с не менее серьезными моральными последствиями. Во многих смыслах ее проигрыш является альтернативой (ее же) смерти – иначе говоря, он утверждает принцип жизни. Между тем поход Алексея в казино ставит его вне того потока, который Достоевский в других случаях называет «настоящей жизнью» или «живой жизнью». Бабушка сумела вынырнуть из водоворота; Алексей остался в нем, вместе с погибшими и обреченными. Это территория французской куртизанки Бланш, чьи черные волосы, смуглая кожа, высокомерие, коварство и насмешливость, а также инстинктивный страх Алексея перед ней недвусмысленно указывают на ее демоническую природу [Достоевский 1972а: 221–222] и чье существование символически противопоставляется существованию бабушки: «Если бы, например, пришло известие, что бабушка не умерла, то я уверен, mademoiselle Blanche тотчас бы исчезла» [Достоевский 1972а: 222]. Сделав свой выбор, Алексей входит в мир смерти при жизни (Человек из подполья называет это «началом смерти»), денежных, количественных ценностей, кошмарный, маргинальный мир казино. Язык Достоевского намекает на это – например, когда Алексей, будучи не в силах вырваться из омута игромании, в конце романа говорит мистеру Астлею, что надеется «воскреснуть из мертвых» [Достоевский 1972а: 314]. Таким образом, выбор Алексея ставит его в то самое положение, которого бабушка, проиграв, сумела избежать: это метафорическая смерть (вместо настоящей смерти, которой ожидали от бабушки). Теперь он неизбежно возьмет на себя роль, о которой мечтал генерал, спасенный от нее оставшейся в живых бабушкой: русского любовника, которым «попользовалась» Бланш. Выиграв в казино, Алексей разбогател, но оказался выброшен из жизни. Таким образом, две сюжетные линии «Игрока» образуют идеально симметричную пару.
Эти две линии выражают одну и ту же идею. На моральнофилософском и глубинном религиозном уровне подчинение человека редуктивным, количественным мерам ценности является добровольным отречением от целостности и благодати с соответствующими психологическими последствиями: увлечение Алексея игрой приводит к угасанию его лучших душевных качеств – чувства ответственности и совестливости, он теряет способность полноценно жить и любить. Развивающаяся параллельно сюжетная линия бабушки предлагает альтернативу: ее проигрыш – это утверждение любви, нравственности и русских духовных ценностей (символом которых служит ее решение перестроить церковь в подмосковной деревне). Оставшихся у нее средств оказывается достаточно только для того, чтобы поддерживать ее собственное существование – физическое и духовное – и жизни тех, кого она любит. Ей нет места в Рулетенбурге; она должна возродиться к жизни, то есть вернуться в Россию.
