В первые дни войны, когда ещё армия не имела полевого телефона, приходилось пользоваться гражданской; сетью. Это обстоятельство однажды привело к аресту по подозрению одной телефонистки в Дулляне, маленьком французском военном посёлке в долине Пикардии. Несколько лет Дуллян был в самом центре британского фронта, сеть телеграфных и телефонных линий Генерального штаба армии и корпусов проходила через город. Большая часть линий была проложена британской армией и находилась в её распоряжении, но, как я уже сказал, одно время приходилось прибегать к помощи гражданской телефонной станции, особенно для междугородних переговоров — с Парижем, Булонью и Руаном. Среди телефонисток дуллянской станции была смышленая девушка, бельгийская беженка. Заметили, что она «вслушивалась» всякий раз, когда говорили британские офицеры. Установили наблюдение, но ничего подозрительного не обнаружили. Тем не менее, французов попросили перевести её в какое-либо место вне военной зоны.
Перед отъездом девушку допросили, и она призналась, что имела обыкновение «вслушиваться», объяснив это желанием усовершенствовать свой английский язык.
Впечатление о шпионаже в тылу полевой армии будет неполным, если мы не скажем о Салониках и исключительных условиях, сложившихся там.
Салоники были благодарной почвой для агентов. Тут собрались люди без национальности, без отечества, люди, которым были чужды патриотические чувства; казалось, с молоком матери они всосали все пороки. Драхма была их богом. Они питались войной, как стервятники трупами.
Такой житель Салоник охотно продавал честь своей дочери, причём торговался и надувал, как на базаре. И, к стыду союзных войск, квартировавших в городе, не было недостатка в покупателях.
Шпионаж в Салониках делался ещё более соблазнительным благодаря тому, что все союзные штабы находились в самом центре города. Постоянные военные разговоры создали особую «интимную» атмосферу, в которой так любит работать опытный шпион. Даже суда с войсками и боеприпасами приходили прямо в гавань — на глазах у шатающихся по набережной подозрительных личностей. Что могло быть проще? Куда ни пойти — в бар «Флока», в ресторан «Белая Башня» — всюду офицеры на различных языках говорили о последних событиях. Командующий экспедиционной армией генерал Саррайль, пытаясь предотвратить разглашение военных сведений, поступил как истый француз: импортировал из Парижа и Марселя около пятидесяти женщин, за которых могла поручиться полиция. Таким образом, он надеялся «отвлечь офицеров» от местного населения. Другой мерой была замена обслуживающего персонала офицерского клуба французскими солдатами. Постепенно в госпиталях оставили только сестёр из союзных стран.
Однако если вспомнить, что различные штабы союзников активно вели взаимный шпионаж, то станет понятна тщетность всех этих мер. Союзники в Салониках и в самом деле не доверяли друг другу.
Разгром шпионажа в Салониках был не по плечу простому смертному. Даже если бы всю семидесятимильную зону, отделявшую город от позиций, очистили от гражданского населения, то всё равно оставалась опасность, что агенты противника проникнут на фронт в форме союзной армии.
Для борьбы с этой опасностью разведка каждой зоны расставила своих офицеров в различных пунктах. Я помню визит к одному из них — одно из наиболее ярких воспоминаний тех дней.
Офицер, которого я навестил, белокурый юноша двадцати лет, командовал двумя сотнями балканских партизан — «комитаджи», которые питали пристрастие к пёстрому театральному одеянию и щеголяли ужасными кортиками и еще более ужасными усами. «Комитаджи» выговорили право держать при себе семьи тут же, на передовой, — линия фронта проходила как раз через их родную деревушку — в четырёх милях от неё расположились батареи. Так я и застал их с женами — цыганками, престарелыми родственниками и бронзовыми ребятишками, разгуливающими по «ничьей земле».
Этот отряд был весьма полезен английской разведке, так как проводил почти столько же ночей в тылу болгарского фронта, сколько и в своей деревне на «ничьей земле».
