Спустя примерно шесть месяцев, я смог продемонстрировать, что более чем способен играть на этом уровне. Я стабильно выступал и регулярно получал награды как лучший игрок матча (мы не могли позволить себе траты на шампанское, так что в качестве приза нам полагались фотография со спонсором и упоминание в программке на следующем матче). Я начал делать себе имя, что означало, что те, кто усложнял мне жизнь, постепенно теряли хватку. Примерно тогда же тренер смог сплавить изрядное количество ветеранов, так что мое положение в раздевалке резко изменилось с ничтожного до геройского. Я определенно проделал долгий путь с момента своего дебюта; помню как-то я услышал, как один из фанатов соперника выкрикивает мою фамилию. По глупости я подумал, что это мог быть кто-то из моего города, кто приехал посмотреть на мою игру, и потому обернулся. Как только это случилось, вся трибуна завопила: «Дрочила-а-а-а-а!» – и зашлась в хохоте. Я совершенно забыл о том, что когда ты играешь на таком уровне, на футболке указана твоя фамилия.
Я до сих пор не очень люблю ежедневную рутину жизни футболиста. Я получал удовольствие от игр, даже при том, что мы и близко не были Командой мечты, но посреди недели мне было ужасно скучно, я мог только сидеть дома, читать и смотреть телевизор. Часто я старался задержаться в клубе как можно дольше, просто чтобы чем-нибудь себя занять. Я часами набивал мяч об стену, на которой были нарисованы пронумерованные квадраты. Иногда мы играли друг против друга – нужно было попасть по всем шести квадратам в порядке очередности, и первый, кому это удавалось, получал 5 фунтов. Но кроме этого делать в клубе было нечего. Тренировочный центр был весьма примитивным: у нас был корт для хэд-тенниса[2], обнесенный колючей проволокой, и парковка, также служившая местом для отработки длинных передач, но ровно до тех пор, пока я метким попаданием не разбил окно тренерской машины, испортив всем настроение. Мой длинный пас с тех пор стал гораздо лучше, но счет в 180 фунтов за поврежденное стекло до сих пор снится мне в кошмарах.
В обычный день мы встречались на стадионе перед тем, как отправиться на тренировочное поле. Я был без машины, поэтому меня подвозил игрок, расположившийся рядом со мной в раздевалке, и его друзья. Они были очень сплоченной компанией черных ребят, и мне приходилось мириться с весьма поганым R’n’B, который играл на протяжении всей поездки, но по каким-то причинам они тепло относились ко мне и крестили меня в статусе «почетного брата». Этот титул означал, что они всегда заступятся за меня; если я попадал в неприятности, они мне помогали, и если я допускал ошибку, они мне сразу о ней сообщали. И в момент, когда я был на грани ухода из клуба, надеясь отыскать новые возможности, они сделали несколько звонков в свои прежние клубы, замолвив за меня словечко. Я многим им обязан.
Разницу между запугиванием и добродушными издевками лучше всего иллюстрирует то, что делала эта компания. Раз в неделю один из них приходил раньше всех и организовывал что-то вроде кустарной парикмахерской. Затем один за другим остальные черные игроки заходили туда и читали журналы, пока им приводили в порядок прически. Я всегда был первым, кто приезжал на тренировку не из этой компании, и чувствовал, что они достаточно расположены ко мне, чтобы разрешить мне подтрунивать над собой. Так что я говорил: «Да ну на фиг, Дезмонд опять здесь!» Или иногда я брал у кого-нибудь ножницы и, притворяясь, что стригу сидящего в кресле, воображал себя парикмахером из фильма «Поездка в Америку». «Каждый раз, когда я говорю о боксе, белый человек тут же начинает корчить из себя гребаного Рокки Марчиано. Пошел ты, пошел ты и пошел ты. Кто следующий?» Я думаю, что они смеялись скорее из снисхождения, ибо мои пародии были посредственными, но для межрасовых отношений это было здорово. Однажды, правда, как только я зашел в дверь, меня атаковали пять черных мужиков, вооруженных машинками для стрижки и твердо намеренных сбрить все мои волосы. И говоря «все», я действительно имею в виду
