– Ты не помнишь, кто-нибудь выходил в это время?
Она поднимает брови.
– Почему ты об этом спрашиваешь? Чтобы пресечь ее сомнения и дать себе время на раздумья, я говорю:
– Я объясню тебе после... Она размышляет.
– Ну, кажется, старик ушел раньше всех, да?
Это меня раздражает...
– Да, я помню. А кроме него?
– Планшони ходил в свою комнату за сигарами.
– Он быстро вернулся... Кто-нибудь еще выходил? Она безуспешно роется в памяти.
– Кажется, больше никто.
Я тоже перебираю воспоминания и тоже ничего не могу вспомнить... Значит, он выпустил голубя не во время обеда... Может быть, утром? Да, пожалуй...
– Почему ты об этом спрашиваешь, дорогой?
– Просто так...
– Противный! Ты обещал рассказать! Нет, каково! Эта раскладушка теперь начала изображать из себя тирана! Я спрыгиваю с кровати.
– Спи, мое сокровище, и до завтра...
На следующее утро, в семь часов, ночной сторож начинает барабанить в мою дверь.
– К телефону, – кричит он. – Вас вызывает Париж. Он мне сообщает, что в поместье есть два телефона: один в кабинете профессора, другой на складе. Именно ко второму я и направляюсь.
Я с сильно бьющимся сердцем беру трубку. Несомненно, звонит Старик. И опять-таки несомненно, у него есть для меня новости.
– Алло?
– Это вы, Сан-А?
– Да.
– Приезжайте немедленно!
– Что слу...
– Нет времени! – рявкает он. – Возвращайтесь!
И кладет трубку.
Это первый раз, когда он разговаривает со мной таким тоном. Что это значит? Я стою с трубкой в руке, совершенно обалдевший.
Почему он заткнул мне рот? Боялся, что я скажу что-то лишнее? Да, наверняка именно из-за этого...
Я поднимаюсь заняться туалетом, одеваюсь и иду стучать в дверь профессора Тибодена.
Он уже готов. В его галстук воткнута золотая булавка – Можно подумать, он собирается нанести визит римскому папе. Но нет, он надевает белый халат.
– Я слышал телефон, – говорит он мне. – Звонили вам?
– Да, профессор. Это был мой шеф. Он хочет, чтобы я вернулся сегодня утром...
– О! Есть новости?
– Не знаю...
– А вы, со своей стороны, что-нибудь узнали? Я не решаюсь говорить о голубях. Зачем его снова огорчать этой фантастической историей?
– Э-э... Ничего особенного, господин профессор. Я только приехал...
– И уже уезжаете! – вздыхает он.
– Вне всяких сомнений, это поездка туда-обратно... Я буду вам признателен, если за завтраком вы при остальных поручите мне сделать в Париже важные покупки, чтобы объяснить мой отъезд.
– Отлично...
Все происходит согласно предусмотренному плану. Два часа спустя я являюсь в Службу и спрашиваю Старика, но мне отвечают, что он на совещании у министра внутренних дел, а мне велел передать, чтобы я его подождал. Значит, мне придется убивать время в своем кабинете.
Я рад встретить там Берюрье. Толстяк лопает огромную порцию солянки, одновременно читая «Ле Паризьен».
– Привет, – говорит он мне. – Ты где пропадал?
– Отдыхал в провинции.
Я с ужасом показываю на его солянку.
– Что это за куча дерьма?
– Мой завтрак... Я заказал ее в бистро за углом. Там готовят самую лучшую солянку во всем районе.
– Ты что, не можешь есть это дома или в туалете? Это же неприлично!
Он пожимает плечами и яростно подцепляет вилкой большую порцию, которую собирается донести до рта. Франкфуртская сосиска делает ноги и сваливается ему на ширинку. Он хватает ее двумя пальцами и заглатывает одним махом, чем доказывает мне, что она осталась совершенно съедобной.
Я смотрю на него, смущенный и втайне восхищенный такой прожорливостью.
– Ты уверен, что у тебя нет солитера, Берю? – спрашиваю я наконец.
Он благовоспитанно рыгает в сложенную зонтиком ладонь.
– Ну и что? – спрашивает он. – Жить-то всем надо... Что с того, если у меня в брюхе сидит солитер? Мои доходы позволяют мне его прокормить!
После такого убийственного аргумента мне остается только отступить, что я делаю в темпе, потому что мне сообщают о возвращении Старика.
Он сидит за рабочим столом. Его руки с кожей, как у ящерицы, положены, словно драгоценные предметы, на кожаную папку.
– Ну слава богу! – вздыхает он, увидев меня. Я закрываю дверь и направляюсь к креслу для посетителей.
– У вас есть новости, патрон?
