— Дамаск — сердце арабского мира, — сказал он в самом начале беседы. — Как может тело быть здоровым, если сердце больно?
Как и все в зале, Хамид буквально смотрел в рот этому краснобаю. Тот, конечно, продумал все до мельчайших деталей. Он сразу сообщил, что президент дал зеленый свет радикальной реформе школьного образования, предоставив им, экспертам, самые широкие полномочия. Остальное зависит только от них.
Хамид почувствовал, как заколотилось его сердце. Он начинал понимать, куда клонит министр, и не ошибся.
— Мы начнем с существенных усовершенствований в области языка, — продолжал Мансур, понизив голос, — ведь это то, что формирует человеческую мысль. Не секрет, что нам дан прекраснейший, однако во многих отношениях устаревший язык. Он страдает множеством недостатков, о которых я не буду сейчас распространяться. Упомяну только один, чтобы продемонстрировать, как тяжело залечиваются оставленные временем шрамы: это его перегруженность синонимами. Ни один другой язык не знает подобной проблемы, которая иногда представляется большим достоинством и даже наполняет наши сердца особой гордостью. Мы должны избавить арабский язык от этого ненужного балласта, чтобы сделать его мобильнее и точнее. Посмотрите на французов! Они реформировали свой язык множество раз, пока не привели его в соответствие с требованиями времени и не сделали образцом для других народов. Первая «чистка» была проведена еще в тысяча шестьсот пятом году под руководством Малерба.[17] Потом последовал ряд смелых реформ, как будто вдохновленных мыслью философа Декарта о том, что точность — первая заповедь языка. Именно это и позволило графу Антуану де Риваролю[18] в тысяча семьсот восемьдесят четвертом году воскликнуть: «Сказанное недостаточно определенно сказано не по-французски!» А что можем ответить на это мы? «Слово, имеющее менее пятидесяти синонимов, — не арабское».
В зале послышался сдержанный смех.
— И в самом деле, французский — очень точный язык, — продолжал министр. — У каждого слова свое значение, при том что оно может иметь ряд различающихся стилистически синонимов. И он способен развиваться дальше и обогащаться новой лексикой, вызванной к жизни потребностями культуры. Только такой непрекращающийся процесс омоложения языка и позволит нам идти в ногу с цивилизацией и, более того, участвовать в формировании ее облика. Арабский язык прекрасен, но его словарный запас чрезмерно раздут. Это предоставляет большие возможности поэтам, но создает не меньшие неудобства ученым, в том числе и философам. Вы не хуже меня знаете, что для одного только слова «лев» у нас существует более трехсот синонимов, а согласно Ибн Фарису — более пятисот, для слова «борода» — более двухсот и не меньшее количество для слов «вино», «верблюд» или, к примеру, «меч».
— Но все эти слова вошли в лексиконы, — робко возразил один молодой лингвист. — Мы будем их оттуда вычеркивать?
Министр улыбнулся, словно ожидал этого вопроса, но тут поднял руку семидесятилетний Сати аль-Хурси.
— Молодой человек, — по-отечески обратился он к юноше, — не просто вычеркивать, а помещать в музей и создавать новые, современные лексиконы. Европейцы нашли в себе мужество похоронить мертвые слова, которые давно уже вышли из употребления и только загрязняют язык. А мы со всех сторон окружены трупами! Словари не кладбища. Разве нам нужно больше пяти слов для обозначения такого животного, как лев? Я полагаю, нет. А вы? Двух-трех синонимов к слову «женщина» будет вполне достаточно, столько же к слову «вино». Все остальное — мусор.
— Но что вы станете делать с синонимами, которые ведут свое происхождение из Корана? — поинтересовался седой мужчина с аккуратными усиками — автор нескольких книг по педагогике.
— Все, что есть в Коране, войдет в новые словари, — нетерпеливо оборвал его Хурси. — Никто не покушается на священную книгу. Но так ли уж нам обязательно хранить в Коране пять сотен наименований льва и прочего зверья? Разве это не унизительно для Божественного текста?
— И где это в Коране сказано, что наш язык должен тащить на себе весь этот парализующий его балласт? — поддержал старика министр. — Ученые подсчитали, что словарь современной физики насчитывает около шестидесяти тысяч лексических единиц, химии — порядка ста тысяч, медицины — двухсот. В зоологии насчитывается более миллиона видов животных, а в ботанике около трехсот пятидесяти тысяч видов растений. Я был бы счастлив перевести все это с латыни и транслитерировать арабскими буквами. Но представьте себе, что будет, если все эти слова войдут в наши словари вместе с синонимами! Катастрофа! Поэтому мы должны найти в себе мужество избавить наши лексиконы от избыточных накоплений, чтобы расчистить место понятиям, которые откроют нам дорогу к цивилизации. После такого пополнения наши словари станут необъятны, но полны жизни. Поэтому я попрошу многоуважаемого Сати аль-Хурси назначить комиссию, которая возьмет на себя труд разрешить эту деликатную задачу в течение ближайших десяти лет. — Тут Мансур повернулся к аль-Хурси. — И благодарю вас за мужество.
