Шурш-шурш — я скольжу кисточкой взад-вперед по лицу, наблюдая, как оно становится все розовее и розовее. Поначалу блестки колются. Пудра давно не использовалась, вот они и стали жесткими. Меня опять трясет, теперь уже от волнения. Мне с трудом удается краситься, а уж как я сумела подвести глаза — просто не знаю. Руки ходят ходуном.
Теперь густо накрашенное лицо в зеркале даже не выглядит как мое. Мое отражение старше меня, я словно вижу себя в будущем, и если бы я прошла мимо себя на улице, то подумала бы, что эта девица как минимум студентка колледжа.
Меня вдруг охватывает глубокая удовлетворенность: я и представить себе не могла, что так легко стать кем-то еще. Положить себя на дальнюю полку какого-нибудь темного чулана, а потом появиться совсем другой, с кричащим макияжем, сверкающим женским призраком.
Я смотрю на кожу этой новой девушки, безупречно чистую, гладкую — конечно же, без шрамов. А потом я моргаю, и призрак тает в воздухе. В зеркале снова я. Простушка со шрамом. В голову приходит мысль, что я собираюсь солгать родителям и удрать в клуб, когда мне положено прилежно учиться, как нормальной девушке-подростку.
Ирония ситуации заставляет меня громко засмеяться, и я прижимаю руку ко рту, чтобы заглушить звук. Не хочу, чтобы папа решил, что я даже безумнее, чем он думает.
Я отступаю от зеркала на гардеробе, чтобы еще раз оглядеть свою комнату, когда дрожь пробивает меня с новой силой; дергаются даже сжатые в кулаки пальцы. Но это хорошо, что я решила оглядеться, поскольку сразу замечаю: каменных волков надо передвинуть на пять дюймов вправо, все девять. И мне надо добраться до них тремя большими шагами или двадцатью семью маленькими, чтобы этим вечером меня не поймали. Я добираюсь тремя большими, быстро переставляю волков, еще раз оглядываю свое маленькое королевство. Полный порядок. Я готова покинуть безопасность моего теплого кокона и выпорхнуть в окружающий мир, новый для меня. В каком-то смысле.
Быстро: я вынимаю скомканный клочок бумаги из «конверса» и перекладываю в одну из старых маминых туфель на высоком каблуке. Сегодня я надену их, чтобы слиться с другими посетителями клуба. Наконец я сжимаю пальцами подвеску-лошадь, которая лежит на моей груди, чувствую подошвой скомканный клочок бумаги, а статуэтка-бабочка Сапфир лежит в кармане моей куртки. Я хватаю сумку с ручки стула, который стоит у моего стола, кладу в нее кошелек. К старту все готово. Я добираюсь до двери девятью средними шагами и крадучись, с гулко бьющимся сердцем, спускаюсь вниз. Тонкая серебряная полоска видна под дверью кабинета отца, в остальном дом погружен в темноту. Я хватаю несколько крекеров из открытого пакета в кладовой, внезапно ощутив дикий голод.
Я тук тук тук, ку-ку, открываю входную дверь, на секунду замираю, стою между теплом и холодом: в темноте может затаиться киллер.
Колеблюсь еще секунду, прежде чем выскользнуть в морозный воздух, тихонько затворяю за собой дверь.
— Подавальщицей коктейлей? Тебе придется и танцевать. Ты это знаешь, так? У нас здесь не обычное заведение, куда приходят выпить и пообедать, — говорит управляющий «Десятого номера», коротышка с большим животом, густыми пшеничными усами и в темно-зеленом пиджаке. Он взял мою куртку и повесил на крючок у двери, а теперь разглядывает меня с головы до ног. Лицо, грудь — взгляд пронзительный, не уступает рентгену, — сквозь черную юбку (короче у меня нет), пурпурную безрукавку, вязаное болеро и мамины черные кожаные туфли на каблуках из 1980-х (единственная пара обуви в моем гардеробе, которая подходит к остальному прикиду). Я делаю вид, что его откровенный взгляд совершенно меня не смущает, но на самом деле думаю, что тип он мерзкий.
Я отбрасываю кудряшки сначала в одну сторону, потом в другую, по три раза, прижимаю руки к бедрам и стою, глядя прямо перед собой. Мне надо выглядеть бесстрашной. Не просто выглядеть — мне надо быть бесстрашной.
Я смотрю на посетителей: профиль мужчины, который сидит за столиком около сцены выглядит очень знакомым — сальные волосы под дешевой старой кепкой, продубленная ветром и солнцем кожа. Марио. Но через несколько секунд он снимает кепку, чтобы вытереть лоб, и я вижу, что волосы у него каштановые — не крашеные ярко-рыжие. Он — еще один противный мужчина средних лет с пачкой «Уинстона», торчащей из нагрудного кармана рубашки. Сердце у меня выпрыгивает из груди.
