Иван опять зыркнул на меня, отвернулся:
- Не настолько, значит, друзья твои важные. Не смогли?
- Да ведь и не в том дело! Я же тебе сказал - я на самом деле виноват. А виноват - надо расплатиться.
- Ты что, больной, что ли? Или издеваешься так? - зарычал Иван, отшатнувшись.
- Да как ты не поймёшь?! Под Богом же я хожу. Я согрешил - должен ответить.
- Да пошёл ты! Что ты тут лепишь? "Согрешил", "ответить"! У меня красные весь род вырезали - кто ответил? За расказачивание кто-нибудь ответил? Где твой Бог?
- Ответили. Или ответят.
- Да пошёл ты! - Иван уже кричал. Бойцы сопровождения соскочили с саней, взяли оружие наизготовку.
- Ответили они! Я лично видел как один всю мою семью из "маузера" расстрелял. И что? Ответил он? Я его нашёл - вся грудь в орденах, генеральские звёзды на воротнике. Где твой Бог?
- Это за него ты сюда угодил?
Иван сразу осёкся, быстро огляделся, насупился.
- Нет, - буркнул он.
- Он сейчас жив?
- Нет.
- Значит, ответил.
- Ага! - взвился Иван опять, но тут же осёкся, замолк.
- Пусть и твоими руками, но ответил. Бог как раз нашими руками и восстанавливает правду.
- А его руками кто?
- Бога или генерала?
- Генерала.
- Противник Бога и рода человеческого, человеконенавистник.
- Тьфу на тебя, болтун. Да, пошёл ты! Не хочу с тобой больше говорить. Я думал ты серьёзный человек, а ты - балаболка. Или дурачёк блаженный.
- Слышь, Иван, - позвал я его шёпотом, - А как ты сделал, что никто не догадался, что это ты?
- Он в реке утоп. Я-то тут при чём?
- Утоп, говоришь, - я усмехнулся, - а Бог тут не при чём? А ты молодец. А в штрафники как попал?
Тот зло зыркнул на меня и прибавил ходу, догнав последний ряд.
- По малолетке за поножовщину сел. Не успел откинуться - опять его повязали над телом. Прошлой весной. В лагере вскрыл двух политических. От расстрела в штрафники бежит. Ты поаккуратнее с ним - отчаянный душегуб.
Это сержант из конвоя догнал меня. Я поблагодарил его и спросил:
- Ты про всех знаешь?
- Нет, конечно. Только самых опасных. Должен же я знать - от кого чего ждать.
- Про меня тоже собрал сведения?
- Обязательно. Ты у нас считаешься самым непредсказуемым и опасным. И неуправляемым.
- Во как! А что же вы тогда якшаетесь со мной?
- Тут, во-первых, соображения безопасности - друга держи вблизи, врага ещё ближе. Да и ошибочно мнение о тебе. Ты очень предсказуем. Действуешь не по общеустановленным правилам, не по уставу, но вполне понятно, предсказуемо.
- В тебе психолог умер.
Сержант рассмеялся:
- Почему умер? Живёт, растёт и развивается. Это у меня - работа.
- Значит, я уже не в списке опасных?
- На первом месте. Только угрожаешь ты не нам, а всем, кто вокруг тебя. Ты уже убил одного потенциального бойца, они будут мстить. Опять кровь и потери. Может, грохнуть тебя сейчас? Больше людей до фронта доведу.
Предлагает убить меня с улыбочкой на лице. Изверг! Кровавая гэбня! Питьсот-мильонов-невинно-убиенных!
- А смысл? Для чего эти упыри в законе на фронт идут? Они воевать будут? Не смеши мои валенки! Или ты довёл - а там и трава не расти?
Конвоир хмыкнул, развернулся, через плёчо процедил:
- Ночью спи в полглаза. Эта порода очень подлая. А одно твоё присутствие им мешает больше, чем весь конвой. Одним фактом твоего существования. Или они тебя сегодня режут, или завтра будут резать за тебя.
Сержант ушёл. Вот это да! Сержант! Он просчитал всю подковёрную партию! Быстрее меня.
Ладно, будем поглядеть.
В гостях у "Шурочки".
1942г.
Особенности ночёвки штрафников.
Уже в сумерках снежный туннель дороги вывел нас к какой-то деревне. Политрук согнал нас с дороги на "обочину". Мы пропустили мимо себя крупнокалиберную батарею на механической тяге со всеми сопутствующими. Только после этого вошли в село, и политрук распределил нас по строениям, назначив старших. Я даже не удивился, оказавшись старшим над дюжиной штрафников.
Ввалились в ещё не остывшую избу. Хозяев не было, топили пушкари. Все попадали на застланный соломой земляной пол. Я подошёл к печи, открыл, заглянул. И стал пинками поднимать людей:
- Ты и ты - вычистить печь от золы! Вы трое - обеспечение дровами!
- Где мы их возьмём?
