Ага, мне бы эту напускную уверенность, да внутрь. Пальцы холодеют, сердце замирает. В темноте скинул полушубок - изба уже хорошо протопилась - и поверх ватника одел "доспех" - пусть пробуют прорезать. Вместо шапки одел связанный матерью Кадета из светлой шерсти "подшлемник" - привычную для людей моего поколения вязанную шапку. Моя только была как у омоновцев - с маской и прорезями для глаз и рта, закрывала всю голову целиком.
- Чего ты, Вань? - спросил я подползшего по соломе Ивана.
- Это правда, что про вас рассказывают?
- Про кого, про нас?
- А как ваше имя?
- "И имя им - легион". Это ты меня, что ли, на "вы"? Вот уж зря. Ты не смотри, что рожа в шрамах и щетина седая. Это я пережил больше положенного. Я не старше тебя. А то, что там люди балакают - не верь.
- Ты танки взрывал?
- Взрывал. Там ничего сложного. Танк взорвать не сложно. Сложно после этого живым остаться.
- А самолёты?
- Один. Случайно. Уж очень он наглый был. Прямо так и просил себе в брюхо пулемётный диск. Не удержался. Прописал ему лекарство от наглости.
- Помогло?
- Аллергия у него на свинец оказалась. Пациента спасти не удалось.
- Говорят, ты немцу лицо обглодал.
- Блин, да что же это такое? Спи, на хрен! Да, я немцев пачками на обед и ужин ел! Самолёты сбивал мощной струёй мочи, а танки жёг выхлопными газами после горохового супа. Мощным пердежом заодно удушил полк пехоты. Не было ничего. Спи!
Иван замолк, обиделся. Его проблемы.
Я думал от нервяка не усну. Как же! Срубился сразу.
Разбудил меня грохот пустого ведра, выставленного у двери, и мат.
- Вали его, суку!
Я сразу оказался на ногах, в затылке опять всё зажго - накатила волна адреналина и "ярости". Два шага разбега и я встетил первого "гостя" прямым ударом ноги в живот. Я совсем забыл - валенки ни разу не сапоги. И хотя "гостя" снесло из дверей, как пушкой, я тут же понял, что мой любимый бой ногами не выйдет. Справа встал Иван, слева ещё кто-то. В руке Ивана блеснул нож.
- Никого не мочить! - рявкнул я.
Иван "завис" ненадолго, но нож убрал.
Ночные визитёры, наконец, разобрались с препятствием в двери и полезли. Я заревел, как раненный в пах бык и кинулся на них. Одному в челюсть левым локтем, другому в нос кулаком, боднул лбом в лицо третьего и оказался на улице, закрыв своим телом дверь в избу. Я очень высоко оценил готовность ребят пострадать за меня, но у меня "ярость берсерка" и "доспех", а у них - ничего. В этой драке им делать нечего. А вот я - изрядно отвёл душу!
Через несколько минут на ногах стоял только я и Брасень с заточкой в руке и явным сомнением на лице. Все его подручные были вооружены ножами, шилами и другими колеще-режущими предметами. Это им не помогло. Я повырубал всех.
- Что, Брасень, ссышь, когда страшно?
Он зарычал и кинулся. Я увернулся, ударил, не попал, увернулся, опять не попал, заточка ударила меня в корпус справа, ага, в печень целил. А вот тебе сюрприз - Брасень на мгновение оцепенел от удивления, что заточка не вошла в моё тело, а застряла и тут же схлопотал локтём в лицо.
Я присел рядом с ним, приставил его же заточку к правому веку.
- Что же делать мне с тобой, упырь?
Брасень молчал.
- В одном прайде не может быть двух альфа-самцов. Один из нас должен уйти. А из шрафроты уходят только вперёд ногами.
- Ну, так давай, чего ты ждёшь?!
- Скажи мне, вор, зачем ты на фронт пришёл? Поперёк закона пошёл. Тебя теперь раскоронуют. Станешь ты обычным мужиком. Не обидно?
- Не твоё дело, красножопый! Не поймёшь ты.
- А ты попробуй. Или ты к "цивилизованным" немцам решил переметнуться?
- Нет! Пусть я вор, но к немцам мне дороги нет.
- Слова, достойные мужчины. Но, это не снимает повестки дня. Ты или я.
- Тут уже и так понятно. Чего медлишь? Давай, красный!
- Не красный я, а русский. Про воровские замашки свои забудь, тогда сделаю тебя человеком. Ты теперь не вор в законе, а обычный боец переменного состава штрафной роты. Согласен с этим?
- Да!
- Живи. Пока.
Я встал, схватил тщедушного Брасеня за воротник, поставил на ноги, бросил ему под ноги заточку.
- Собирай бойцов, пока не простыли.
Я повернулся к нему спиной и пошёл. Вот главное испытание! Кинется - удавлю! Не кинулся.
