Ройан даже понравилось, что ее жизнь взята под контроль. Впервые с той страшной ночи в оазисе она почувствовала себя по-настоящему в безопасности. И все же Ройан предприняла последний жест независимости – спустила снотворное могадон в унитаз.
Длинная ночная рубашка, лежащая на подушке, была сшита из натурального шелка и отделана лучшими уэльскими кружевами. Раньше Ройан не приходилось надевать таких роскошных вещей. Она осознала, что рубашка, должно быть, принадлежала покойной жене Николаса. Эта мысль всколыхнула в ней странные чувства. Она забралась в кровать с балдахином, но даже огромный, слишком мягкий матрас и незнакомое окружение не помешали ей заснуть.
На следующее утро молодая горничная разбудила Ройан и принесла ей «Таймс» и горячий чайник, а следом и большую сумку с вещами.
– Сэр Николас приглашает вас позавтракать с ним в столовой в восемь тридцать.
Принимая душ, Ройан изучила свое тело в огромном зеркале, которое занимало целую стену ванной. Помимо ножевого ранения на руке, которое оставалось синевато-багровым и зажило только отчасти, на бедре красовался огромный синяк, еще два на левом боку и ягодице – последствия автокатастрофы. На голени была большая царапина, и Ройан надела свободные брюки, чтобы прикрыть ее. Слегка хромая, она спустилась по лестнице и прошла в столовую.
– Ешь, не стесняйся, – сказал Николас, поднимая глаза от утренней газеты. Он указал рукой на блюда на боковом столике.
Чуть выше на стене висела картина – накладывая яичницу себе на тарелку, Ройан узнала пейзаж Констебла.
– Как тебе спалось? – Николас не дождался ответа и продолжил: – Я слышал новости из полиции. Они нашли брошенный грузовик на придорожной площадке для автомобилей в Харрогейте. Полиция пытается установить, кому он принадлежит, но не надеется на хорошие результаты. Кажется, мы имеем дело с профессионалом.
– Мне нужно позвонить в больницу, – проговорила Ройан.
– Я уже сделал это. Твоя мать хорошо спала. Я оставил сообщение, что ты навестишь ее вечером.
– Вечером? – резко обернулась она. – Почему так поздно?
– Я намереваюсь занять все твое время до этого. Хочу, чтобы мои деньги не пропали даром.
Когда Ройан подошла к обеденному столу, он поднялся и отодвинул для нее стул. Ройан стало неловко при проявлении подобной вежливости, но она ничего не сказала.
– Что касается первого нападения на вас с Дурайдом на вилле в оазисе – мы не можем сделать никаких заключений, помимо того, что убийцы хорошо знали, что ищут и где это должно лежать. – (Ей стало не по себе от неожиданной смены темы.) – Однако рассмотрим второе покушение в Каире. Граната. Кто знал, что ты едешь в это время в министерство, помимо самого министра?
Ройан задумалась, не переставая жевать.
– Не знаю точно. Кажется, я сказала об этом секретарю Дурайда; может быть, паре научных сотрудников.
Он нахмурился:
– Значит, половина музея знала об этой встрече?
– Вроде того. Увы.
Николас ненадолго задумался.
– Ну ладно. Кто знал, что ты уезжаешь из Каира? Что будешь жить в домике матери?
– Один из клерков из администрации привез мои слайды в аэропорт.
– Ты называла ему номер рейса?
– Нет, конечно нет.
– А кому-нибудь вообще говорила об этом?
– Нет. Хотя…
Она заколебалась.
– Да?
– Я сказала министру во время разговора, когда попросила об отпуске… Но не он же это, правда?
На лице Ройан явно читался ужас.
Николас пожал плечами:
– Порой случается и не такое. Министр знал о работе, которую вы с Дурайдом вели над седьмым свитком?
– Без подробностей, но… Да, в общих чертах представлял, чем мы занимаемся.
– Хорошо. Тогда следующий вопрос: чай или кофе? – Николас налил ей кофе и продолжил: – Ты говорила, что у Дурайда был список потенциальных спонсоров экспедиции. Можно использовать его в качестве списка подозреваемых.
– Музей Гетти, – проговорила Ройан, и Николас улыбнулся:
– Смело вычеркиваем. Они не стали бы бросать гранаты на улицах Каира. Кто еще?
– Готхольд Эрнст фон Шиллер.
– Гамбург. Тяжелая промышленность. Заводы по производству металлов и сплавов. Добыча полезных ископаемых, – кивнул Николас. – Кто был третьим?
– Питер Уолш. Техасец.
