Язид, Самира и Хусам переглянулись, старый Самир кивнул. Мансаф не пропал даром. Они приняли решение. Самир помолился про себя, чтобы они оказались правы и Рубен их не подвел.
Когда Рубен уезжал, Самир благословил его и подарил на память копию кувшина из-под свитков Кумрана. Рубен, до глубины души тронутый щедрой гостеприимностью Диабов и заботой о его благополучии, хотя их собственное положение удручающее, твердо решил следовать примеру палестинской семьи.
— Привет. Я бы тоже его выбросила. Кофе тут ужасный.
Теперь вздрогнул Рубен. Он так ушел в воспоминания, что даже не заметил, как перед ним появилась Мириам.
— Согласен, — радостно подтвердил он. — Не думал вас здесь увидеть. Особенно после того, как полчаса назад изобразил террориста.
— Разве так делают бомбы? — поддразнила она. — Могли бы хоть взрывчатки положить в рюкзак и подвести провода к будильнику, прежде чем его заводить.
— Верно. Ну, в следующий раз.
— Даже не мечтайте! Охранники у нас нервные, чуть что — сразу на курок жмут. Вы не представляете, как вам повезло.
Мириам не шутила.
Рубен рискнул ответить на ее невысказанную мысль:
— Спасибо. Приятно знать, что кому-то не все равно.
— Извините, другого шанса у вас не будет, — увильнула Мириам. — Из-за вас начальство уже занялось системой безопасности. Правда, они долго хохотали над вашим будильником, и обрадовались, когда я рассказала о полом каркасе рюкзаков. Раньше никто о нем всерьез не задумывался.
Ни он, ни она не смогли бы объяснить, что между ними происходит. И все же каждый интуитивно осознавал, что они поднялись над религиозными и культурными барьерами, над высокопарным притворством. Их интонации и горящие глаза — зеркала души — говорили о нежности, симпатии и уважении.
Мириам признала, что поменялась с кем-то сменами в надежде снова увидеть Рубена до отлета.
На смех парочки обернулся охранник. Увидел, что они сидят рядом, соприкасаясь коленями. Девушка накручивала на палец прядь коротких волос, чисто выбритый парень снял очки в толстой оправе и протирал их. Они смотрели друг на друга и, казалось, не замечали ничего вокруг.
«Вот черт, — подумал охранник. — А я хотел к ней подкатить».
— Как вам Израиль? — спросила Мириам.
— По-моему, некоторые израильтяне относятся к неевреям как к людям второго сорта. Будто считают себя элитой богоизбранных. Из всех стран только здесь я чувствовал себя ничтожеством. А как ваши друзья из армии и полиции обращаются с палестинцами! Словно завоеватели, чья цель — подавить… Извините за резкость.
Мириам отвела взгляд, прежде чем ответить. Но когда она заговорила, в ее глазах сверкало пламя иного рода.
— Нет. Вы правы. Многие туристы поражаются, приехав сюда. Когда-то мы были побитыми собаками. Теперь на нашем месте палестинцы, а люди жалеют побитых собак. В газетах об этом много пишут. Бывшие узники концлагерей считают, что мы ведем себя как нацисты. Но это не так. Мы ведем себя как евреи, которые сражались в Варшавском гетто. Мы воюем с террористами и арабскими странами на всех рубежах за свободу и маленькую родину, где могли бы жить по своим обычаям.
— А как насчет палестинских семей, у которых вы отняли дома и земли, хотя потеряли их и покинули восемнадцать столетий назад?
— У арабов земли хватает, а у нас родины не было до образования государства в 1948 году. Здесь наша древняя земля. Свитки Кумрана — наша древнейшая Библия — написаны о еврейском народе. Кое-кто думает, что мы готовимся к пришествию Мессии… Я согласна, нам следует больше заботиться о людях и всеми силами пытаться достичь мира… Жить бок о бок, как добрые соседи… Если нам позволят.
Рубен наступил на горло своим эмоциям. Его интересовала Мириам, а не ее политические взгляды. Он быстро сменил тему:
— Солдат женского пола пускают на фронт?
— Обычно нет. Моя мама добровольцем сражалась за независимость. Отец говорит, мужчины теряли разум и жестоко мстили, если в бою ранили их женщин, — ответила Мириам.
Еще она поделилась своим намерением изучить археологию и поступить на работу в Еврейский университет и Израильский департамент древностей и музеев.
