*
Страшную весть разнес по дворцу Бандурин. Он первый вошел с утра в покои будущей любимой супруги императора, не по желанию - как объяснял он каждому, - а по службе, ибо именно в его обязанности входит подготовка невесты к брачной церемонии. Обнаружив прекрасную Алму с удавкой на шее он тут же кинулся к Кумбару, а уже тот побежал с ужасной новостью к владыке. Хафиз негодовал. Более всего его возмущало то, что он так и не прикоснулся к бархатной коже красавицы, не облобызал её грудь, и не дал ей облобызать свою. Гораздо меньше взволновало его то, что буквально подкосило всех остальных - присутствие во дворце убийцы: будучи уверенным в расторопности дворцовой стражи, повелитель считал, что поимка преступника есть дело одного-двух дней. Увы, сама стража этой уверенности не разделяла. Никого не было возле покоев девушки всю ночь, а значит, никто ничего не видел. К тому же, во дворце постоянно живет не менее сотни человек - как найти среди них убийцу? А если он и вовсе был пришлый?
Опечаленный Кумбар до самого полудня принимал сановников, почти не надеясь узнать от них нечто полезное. Всем известно, что эти твари только и делают, что едят да спят. Но и на слуг сайгад не слишком рассчитывал, по опыту зная, что они больше придумывают, чем видят в действительности. Жаль, что Аршак уехал прошлым вечером в Султанапур. Он сумел бы разобраться в происшедшем наверняка лучше старого солдата.
А к вечеру весь дворец уже кипел и бурлил. Слухи - этот страшный враг любого общежития - разносились с необыкновенной скоростью от одного к другому, а от другого к третьему; по дороге разрастаясь, они в мгновение взлетали к последним этажам дворца, и так же мгновенно возвращались, уже видоизмененные до неузнаваемости. Кумбар то и дело слышал о шайке бандитов, о пиратах, чей корабль потерпел крушение у берегов Шудура и потому они занялись разбоем на суше, а именно - во дворце самого Хафиза Агранского. Жуткая история про демона из подземелья, родившаяся в чьей-то больной голове в сумерки, затмила все прочие версии, всколыхнув все этажи, и чуть не доведя до припадка бешенства сайгада: только-только с помощью аккерийца он избавился от одной болезни, а ему уже предлагают другую! В конце концов, голова его не железная! Потому он благосклонно принял более простую версию, предложенную поваренком - Алму удавил Черный Всадник, жуткий бандит, монстр, кочующий по Аграну на могучем вороном коне. Кумбар не стал напоминать мальчишке, что Черного Всадника - великана высотою почти в полтора человеческих роста - довольно трудно не заметить даже бестолковым бездельникам из дворцовой стражи, к тому же в городе он никогда не появлялся, а если б и появился, о том сразу стало бы известно всем.
История с Алмой осложнялась тем, что Хафиз, неудовлетворенный и от того расстроенный, заперся в своих покоях и приказал наружной страже никого к нему не впускать. Какие мысли могли бродить сейчас в его голове? Какое решение мог принять он, не обладающий ни умом, ни хитростью? Кумбар опасался не гнева владыки, но его повелений, кои прежде так часто ему приходилось оспаривать вместе с Аршаком, искусно поворачивая разговор так, что Хафизу казалось, будто это он придумал новое решение сложного вопроса. Нынче только этого ему и не хватало. Был бы Аршак...
При мысли о том, что убийца, возможно, бродит сейчас по дворцу, а то и распускает вместе с другими нелепые слухи, сайгад бледнел и покрывался холодным потом. Но что делать? Как найти преступника среди сотни сановников и слуг? Не написано же, в самом деле, на его роже: я убил, хватайте меня все!
Перед полуночью в глазах Кумбара двоились и троились допрашиваемые, виски ломило, а в голове грохотал молот. Отослав всех, он побрел, шатаясь, в свою уютную комнатку, и там вскоре уснул. В отличие от несчастной Алмы ему виделись сны, в которых потоками лилась кровь, падали зарезанные и задушенные красавицы, а над ними, оскалившись, безумно хохотал Черный Всадник.
*
На удивление за весь разговор Дигон выпил мало, всего пару кувшинов пива. Прежде Кумбар не видел его таким хмурым, но прежде и не убивали его любимую девушку. Сайгад морщился от жалости, глядя в потемневшие синие глаза аккерийца. Он отлично представлял себе ту боль, рвущую душу, которая, вероятно, мучила сейчас аккерийца.
