В спальне внимание Геренского привлекли флаконы из-под пенициллина на ночном столике. Их было девятнадцать.
— Вы коллекционируете пузырьки из-под пенициллина? — спросил он. — Что за хобби?
— Какое там хобби, товарищ Геренский. Весной я был тяжело болен. Настолько тяжело, что мне сделали сорок уколов пенициллина. Сорок уколов из двадцати пузырьков. С тех пор эти пузырьки я и храню на ночном столике. Чтобы всегда помнить: надо следить за собой, беречь здоровье.
— А кто вам делал инъекции?
— Сестра из нашей поликлиники, Милка. Можете ее спросить. Она подтвердит.
— Зачем же тревожить медсестру по пустякам. Не нужно. Я спросил просто так, между прочим. Не все ли равно, кто делал инъекции. А вообще-то я вам сочувствую. Сорок уколов — тяжкое испытание. Особенно для вас — такого нервного, чувствительного человека. — И, улыбнувшись, подполковник пошел к выходу.
Паликаров засуетился, будто не знал, идти вслед за ним или остаться. Наконец, одолев смущение, прокричал вслед Геренскому высоким фальцетом:
— Но ведь теперь их только девятнадцать, только девятнадцать! Куда подевался еще один? Ведь я вам сказал, их было двадцать! А теперь — девятнадцать…
Стоя на пороге, тот оглянулся.
— Вы уверены?
— Как я могу ошибиться?.. Именно двадцать! Странное дело! Кто мог его взять?
— Например, тот, кто изуродовал вашу прелестную квартиру. Или кто-либо из ваших друзей. На память. Навещают же вас друзья, верно? Или подруги… Не беспокойтесь, найдем ваш пузырек. Между прочим, я тоже хотел бы взять одну такую скляночку. Вы не против?
— Конечно, забирайте хоть все.
Геренский сунул пузырек в карман и подошел к изящному столику в углу. Там лежала кипа номеров «Юманите диманш».
— Я жил когда-то во Франции, — объяснил Боби. — А газету читаю, чтоб язык не забыть. Между прочим, «Юманите» — единственная французская газета, которую можно купить в Болгарии.
— Любопытно. Не дадите ли несколько номеров на время? — попросил Геренский. — Возьмусь-ка и я за французский.
— Берите — хоть насовсем. Сейчас мне не до языков, — ответил Боби.
8
Спустившись вниз, они вновь оказались во дворе, и здесь Смилов спросил:
— Товарищ подполковник, для чего вам «Юманите»? Насколько мне известно, единственное французское слово, которое вы знаете, — это «мерси»!
Геренский таинственно улыбнулся. Потом извлек из папки газеты. У одной была оторвана половина страницы.
— Оглянитесь-ка, — обратился он к одному из экспертов. — Видите мусорную яму? Да, под акацией, видите? Там несколько ведер с мусором, и из одного торчит железный прут. Возьмите эту железку и отнесите в лабораторию. Пробу со стены и газеты, — он протянул эксперту номер «Юманите», — туда же, на срочную экспертизу. Что нужно выяснить? Во-первых, не этим ли прутом сделана вмятина в стене. Во-вторых, не был ли обернут прут именно этой газетой. Задача ясна? Выполняйте. — Геренский повернулся к капитану Смилову: — А ты, Любак, займись пузырьком из-под пенициллина.
— Ясно, товарищ подполковник. Иду к медсестре — взять у нее отпечатки пальцев.
— Я тебя немного провожу. Надо кое в чем разобраться.
Они медленно шли безлюдными, тихими улочками, молчали, и каждый пытался разобраться в запутанной игре, которую вел против них неведомый преступник, обнаруживая при этом железную логику и непоколебимую уверенность в собственной непогрешимости.
— В чем же смысл нового хода нашего мистера Икс? — спросил как бы про себя Смилов. — Отвлечемся пока и от Средкова, и от Паликарова. Допустим, это сделали не они, кто-то другой… Значит, настоящий убийца дрогнул, нервы не выдержали, и он начал принимать защитные меры?
— Возможно! Очень возможно, Любак! Предположим, убийца решил направить нас по ложному пути. На ночном столике у Боби стоят двадцать пузырьков. Можно не сомневаться, что на каждом из них есть отпечатки пальцев Паликарова. Итак: украсть пузырек, всыпать цианистый калий, подсунуть Средкову, позвонить в милицию.
— Действительно, хитро! — откликнулся Смилов. — Таким образом убийца поставил нас перед выбором: либо Паликаров сваливает вину на таможенника, либо таможенник — на Паликарова. Третьего не дано…