— Ты должен знать местных охотников. Есть ли такие, чо сведут в Монголию?
— Нету таких, совсем. Далеко Монголия, — ответил Мурташка.
— Но ты ведь ходил туда.
— Крепкий был. А теперь…
— Хорошо заплатят, — щелкнув языком, сказал Иван.
— Что дашь? Дай силу, — Муртах грустно покачал нечесаной головой. — А больше совсем ничего не надо.
— Хороший человек ищет дорогу. Так ты помоги ему.
— Зачем человеку Монголия! Там не его земля, пожалуйста, — рассудил Муртах.
— Келески! Друга отказом не огорчай, — Мирген сонно качнулся на чурбаке.
— Помогай сам, пустая кишка! — рассердился Муртах. — Разве есть прок в старом коне?
Иван, не прощаясь, направился к двери, но в эту секунду на пороге один за другим выросли два молодых хакаса, одетые в одинаковые суконные пиджаки и высокие картузы с лакированными козырьками. Своими чуть горбатыми носами на овальных лицах и косым разрезом глаз они походили друг на друга, каждому из них не было и тридцати. Иван, пораженный их внезапным появлением, сунул руку в карман, к револьверу.
Этот жест не остался незамеченным. Один из вошедших — тот, что стоял к Ивану поближе, — скривил жесткий рот и кичливо проговорил:
— Не пугайся нас, моя пташечка, я Никита Кулаков.
— Его зовут Никита, — подтвердил Муртах. — Если хочешь все видеть и все слышать, бери Никиту в друзья. Он хитер, как лиса, и ловок, как белка.
Слова охотника немало польстили Никите. Орлиным взглядом признанного героя он окинул землянку и произнес бесшабашно и хвастливо:
— Смотрим, незнакомые скакуны посреди двора стоят. Один под казачьим седлом, другой без седла. Пришли узнать, — быстро сверкнул он черными смородинами глаз. — А брат мой Аркадий любит играть на скрипке. Брось, я ему говорю. Кому нужна игра? Люди ищут кровавых забав. Разве не так?
Он был слишком общителен для хакаса. Обрусели, видно, богачи Кулаковы в процветавшей когда-то столице золотопромышленного района, на них и пиджаки модные, петроградского покроя, а не овчинные инородческие шубы, и подстрижены они по последней моде: прически на пробор, словно сложены воедино два вороньих крыла.
— Пострелять бы, поохотиться, — с неслабеющей настороженностью сказал Соловьев.
— Я тоже покуролесил бы, — в тон Ивану многозначительно проговорил Никита и вдруг спохватился: — А где же, однако, ваши меткие ружья?
Он был рад собственной сообразительности. Кулаковы понимают все, умных людей в городах повидали, потому-то с Кулаковыми нельзя не считаться, недаром их как огня боятся в Чебаках хакасы и русские, больше, конечно, русские, которые неизвестно зачем живут на земле чужого им кызыльского племени.
— Казак, русский человек, — вкрадчиво произнес Аркадий. — Мы точно знаем, кто ты есть. У тебя ножик в ходу.
Мирген нетерпеливо заерзал на чурбаке, ему не нравился неопределенный и не совсем понятный разговор. Миргену захотелось поскорее ехать, куда ехать — все равно, но как оставишь тут своего спутника?
— Люди, говорят, спят по ночам. Однако, и нам пора, ладно.
Иван ничего не знал о братьях Кулаковых. И теперь он подозревал в них тайных своих врагов. Через дверь ему, конечно, не пробиться: у Аркадия рука на груди — там револьвер. А выбить оконную раму можно, выбить и потом броситься в реку — к лошадям они постараются не подпустить его.
Никита заметил тревогу, мелькнувшую в Ивановом взгляде, и постарался успокоить русского:
— Ты не сердись, казак. Не обидим, за нами долг не пропадет.
— Милиции не поймать Соловьева, — понимающе ухмыльнулся Аркадий. — Он всегда даст тягу.
Кулаковы вели игру в открытую. И Ивану ничего не оставалось, как принять ее.
— Стану жить в тайге, ничего мне не нужно, — сказал он.
— В тайге одни пути у зверя и охотника. Не так ли? — Аркадий заглянул Ивану в глаза.
— Ты трус, Соловьев! — тяжело задышал Никита. — А народ ищет богатыря. Народу нужны богатыри.
Ивану в голову шумно ударила кровь. При других обстоятельствах он, не раздумывая, пустил бы в ход если не револьвер, то свои сильные руки. Сейчас же он сознавал: такой шаг явно бессмыслен. Кулаковы были не теми людьми, которые простят обиду, ему придется заплатить за свою несдержанность свободою, а может быть, и жизнью.
