— Мне не важны причины твоего ухода из семьи. Я безумно хотела хоть изредка видеть тебя рядом, говорить, чувствовать тепло твоих рук… Может, время залечит эту боль, но пока… Мне лучше пожить одной. Все должно стать на свои места.
— А как же Джордж?
— Я боюсь, Тан. У меня должен совершенно пройти страх. Тогда и только тогда я смогу стать нормальным человеком…
— Будет очень жаль, если вы с Джорджем расстанетесь…
— Мне тоже, Тан, но ничего не могу с собой поделать. Поэтому-то я завтра и улетаю.
— Мэри, а как поживает мать?
— Нормально. Она довольно удачно вышла замуж и родила ребенка. Но я — уже отрезанный ломоть, и мне никто не нужен. Все люди разные. Она не боится предательства, а я боюсь.
— Мэри, доченька, если можешь, прости меня, — сказал Николас и заплакал.
По щекам Мэри тоже текла соленая влага. Она плакала сама и утешала отца, приговаривая:
— Тан, родной! Тебе же нельзя волноваться! Перестань плакать! — Дочь нежно гладила седые волосы отца, понимая, что излечить душевные раны может только время. Она сходила на кухню, нашла что-то успокоительное и протянула отцу, заодно приняла лекарство сама.
Постепенно им становилось легче. Оставалось еще много невысказанного, но Мэри чувствовала, что силы ее на исходе. Ей предстоял тяжелый разговор с Джорджем, надо хоть немного успокоиться. Мэри еще некоторое время посидела молча возле отца. Все детские переживания вставали яркими картинами в ее памяти. Да, только время поможет ей окончательно простить Тана, хотя уже сейчас она совсем иначе относилась к этому пожилому человеку. Часы, проведенные возле его постели, пробудили милосердие в ее душе. В больнице, ухаживая за беспомощным отцом, Мэри впервые почувствовала к нему дочернее сострадание, сейчас же ей впервые захотелось вычеркнуть из памяти детские переживания.
— Я надеюсь, что время нам поможет, Тан. Но завтра я улетаю. Обещаю регулярно звонить, надеюсь, что еще раз ты не исчезнешь, — сказала Мэри, направляясь в свою комнату.
— Доченька, подумай о себе. Я бы очень хотел, чтобы у тебя сложилась семья. Я всегда надеялся, что у меня появятся внуки, что я доживу до того дня, когда услышу слово «дедушка», обращенное ко мне. Если ты уезжаешь только из-за наших с тобой взаимоотношений, то не забудь: в этом городе остается еще Джордж, который горячо тебя любит. Если только неприятно жить со мной под одной крышей, я бы смог кое-что себе подыскать. Подумай об этом!
— Нет, я уезжаю отсюда! — решительно сказала Мэри. — Но это вовсе не значит, что я никогда здесь больше не появлюсь. Все рано или поздно встанет на свои места. Человек быстро привыкает к переменам в жизни, какими бы тяжелыми они не казались в первый момент.
Мэри вошла в свою комнату, взглянула в зеркало и поняла, что ближайшие пару часов ей не выйти из дома. Необходимо успокоиться, подождать, пока не, исчезнет краснота глаз, вызванная слезами. Мэри отправилась в душ, думая о том, что ей сказать Джо, чем объяснить свой отъезд. Он был достаточно проницателен, чтобы уловить неискренность в ее словах.
Наконец Мэри решила: она сошлется на срочную необходимость помочь Майклу, о существовании которого Джордж знал.
Слегка успокоившись, она начала готовиться к отъезду. Собрала вещи, проверила записи, сложила стопочкой брошюры и инструкции, которые всегда были с ней. Еще раз посмотрелась в зеркало. После душа она выглядела свежее, казалась только немного простывшей. Отказавшись от соблазна использовать косметику, Мэри решила немного полежать с закрытыми глазами. Всего несколько часов назад рядом с ней был ее любимый! Мэри опустилась на перину, еще хранившую отпечаток тела Джорджа. Она представила, как он удивится, узнав о ее решении, как огорчится, попытается отговаривать…
Мэри уже хорошо разбиралась в кухонном процессе и решила появиться в ресторане тогда, когда там будет самое напряженное время. Взглянув на часы, она начала собираться. Руки ее все еще дрожали: слишком эмоциональным оказалось это утро. Мэри подумала и решила, что в таком состоянии ей нельзя вести автомобиль, она вызвала такси. На вопрос диспетчера, на какое время ей нужна машина, Мэри, не задумываясь, ответила, что на полтора часа. Но все вышло иначе.
