— Страх Боли, — представился изящный хлыщ во фраке и с бабочкой на длинной шее. — Посадили после аппендицита. Сама дотянула почти до перитонита, а я остался виноватым, — усмехнулся он. — Теперь боится любой боли — хоть зубной, хоть душевной. А я регулярно ей эту боль поставляю, — рассмеялся Страх Боли.
— Как это — поставляет? — шепотом спросил Страх Старости.
— Ну ты и темный! — удивился Страх Темноты. — Ты чего, не знаешь — каждый Страх, который попадает в заключение, притягивает ситуации по своей теме.
— Зачем??? — еще больше удивился Страх Старости.
— Ну как «зачем»? Конечно, чтобы выпустили! Нет страха — нет ситуаций, что тут непонятного? — с досадой сказал Страх Темноты. Ему очень хотелось на свободу, но им никто не занимался — все к нему привыкли.
— Так мне что, надо Старость притягивать? А как? — озаботился юный Страшок.
— Ну, это просто, — вмешался в разговор Мышино-Крысиный Страх. — Будешь ей морщинки новые в зеркало показывать. Целлюлит, опять же. Седые волоски. Чем больше она будет пугаться, тем сильнее будешь становиться ты. Ее страх — твоя пища, дуралей!
Тем временем перекличка шла своим чередом.
— Страх одиночества, сел лет в двадцать пять, попадал под амнистию, когда она замуж выходила, год на свободе, потом развод — и я снова в камере.
— Жалобы есть? — рявкнул Надзиратель.
— Никак нет, Хозяйка кормит исправно. Каждый день боится! Даже когда спит! — отрапортовал Страх одиночества.
— На свободу-то хочешь? — смягчился Надзиратель.
— Конечно, хочу! — загрустил Страх одиночества. — Кто ж не хочет? Только не светит мне… Уж очень она от окружающих зависит. Одна вообще боится оставаться, даже хоть на часик. То на телефоне висит, то к подружкам бегает, то к себе зазывает… Мужики какие-то левые все время крутятся… А чем больше она меня питает, тем больше у нее одиночества в жизни. А чем больше одиночества — тем больше страха. Меня уже раздуло, еле в камеру пролезаю. Мне бы на диету… А она меня все подкармливает… Надоело! — плюнул с досады Страх одиночества.
— Ну, ты того… не унывай, — сочувственно кашлянул Надзиратель. — Надежда, как говорится, умирает последней. Давайте дальше!
— Страх Ошибки, — выступил вперед длинный тощий старичок с бородкой клинышком. — Посадили в девятом классе, когда учитель математики стал насмешки строить. В институте благодаря доцентам-профессорам срок добавили. С тех пор как устроилась на работу к начальнику-зверю, пять дней в неделю получаю усиленную пайку.
— Ничего себе устроился! — позавидовал Страшок Старости.
— Не завидуй, ничего тут хорошего нет, — осадил его Страх Темноты. — Жить без ошибок человеку невозможно, это ведь просто опыт. А если ошибок бояться, то как тогда вообще жить?
— Говорят, есть такой маньяк-убийца — Страх Жизни, — задумчиво сообщил Страх одиночества. — Он самый страшный Страх на свете. Если его посадят, тогда и начнется…
— Что начнется? — спросил заинтригованный Страх Старости.
— Паралич жизни начнется. Того боишься, этого боишься. Жить боишься! Этот пахан нас всех тут построит. Никаких тогда амнистий. Будем все в куче, друг к другу жаться, спрессовываться. Кормить, конечно, станут на убой — но это еще хуже. Мы разрастемся, а тюрьма не резиновая. Начнем сами задыхаться и Хозяйку душить. Слышал такое выражение — «Страх душит?» — вот, как раз из этой серии…
— Ужас какой! — содрогнулся Страшок.
— Тише там! — приказал Надзиратель. — Кто следующий?
— Страх Осуждения, — заговорил невзрачный мужичонка в помятом костюме. — Меня с подачи родителей посадили, они все время говорили «А что люди скажут?», «Какое ты мнение о себе создаешь?», «Никто тебя такую любить не будет». Сижу тоже с детства, прочно так сел. На свободу страсть как хочется, — вдруг хлюпнул носом он. — Посодействуйте…
— Да ты что, родной? — участливо спросил Надзиратель. — Как будто не знаешь, что тут Хозяйка решает, с кем хочет расстаться, а с кем — не очень.
— Да я что? — вскинулся мужичонка. — Я ведь ей подсказывал, как со мной расстаться. Это же просто, на меня просто надо наплевать — и я таять начну. А она не плюет!!! — И Страх Осуждения разрыдался, утираясь полой затертого пиджачка.
