Он. Да, кое-что надо было сказать ясней.
Я. Особенно удручает засилье иностранщины там, где вполне можно сказать по-русски. «Аномальная жара»… Почему не ужасная, небывалая, запредельная и т. п.? «Деградация жилищного хозяйства»… Почему не бедственное положение или упадок, развал и т. д.?.. «Экстракорпоральное оплодотворение»… Господи, словцо-то как змея анаконда. Но почему не всем понятное «искусственное оплодотворение»?
Он. Действительно. А еще там красовались «налоговые преференции». Ведь вполне можно было сказать «льготы», «послабления». Или: «коррекционные детские дома». Они испокон веку именовались у нас исправительными.
Я. Такое впечатление, что отцы отечества просто стесняются того, что они русские и вынуждены говорить на русском языке, а с помощью таких речений хотят свою образованность показать и приобщиться к мировому сообществу.
Он. А как внедрилось слово-паразит «приоритет»! Ведь можно сказать «главное», «основное», «самое важное», «первостепенное»… Нет, у них на языке всегда только «приоритет»!
Я. В результате всего этого, говорю, кое-что просто непонятно. Но, с другой стороны, мы услышали: «По мнению экспертов(!), главный путь преодоления демографического кризиса — это радикальное увеличение количества семей с тремя и более детьми». Да кому же это непонятно безо всяких экспертов: чем больше детей рождается, тем успешней преодоление этого кризиса. Тут ссылка на экспертов дана, видимо, опять для придания речи учености.
Он. Все это так, но меня порадовало уже то хотя бы, что с высокой трибуны были произнесены имена Ломоносова, Льва Толстого, Некрасова, Чехова… Это ж — культурный кругозор! Ведь ничего подобного не бывало в речах Горбачева, Ельцина, Путина…
Я. Не совсем так. Вспомни, Горбачев однажды упомянул нобелевского лауреата Солженицына, назвав его великим писателем. А Ельцин очень хорошо играл на деревянных ложках, но, являя нам широту вкуса, уверял, что страх как любит Вивальди. Жить не мог без него. У Медведева на сей раз повернулся язык упомянуть даже Юрия Гагарина, советского человека, коммуниста.
Он. Ты напомнил мне, что в Послании был упомянут еще один нобелевский лауреат по литературе — Черчилль.
Я. Не просто упомянут, а еще и процитирован, причем там, где речь шла о педагогике, об учителях. Сыскал нового Песталоцци или Макаренко…
Он. Интересно, как думаешь, кто писал текст речи — Сурков, Дворкович, Тимакова или все вместе?
Я. Судя по этой примете, мог принимать участие и Борис Немцов. Ведь он и его собратья-демокрашки души не чают в Черчилле.
Он. Да, упоминают его, ссылаются на него при каждом удобном случае.
Я. И при совсем неудобном — тоже. Например, очень любят рассказывать, как однажды кто-то спросил Черчилля, почему в Англии никогда не было антисемитизма. А он, дескать, ответил: потому что мы, англичане, никогда не считали себя глупее евреев. Как раз от Немцова я это однажды и слышал.
Он. Тут, конечно, намек: а вот вы, русские, до сих пор считаете. И в результате этого за время строительства новой процветающей России четыре еврея были у нас премьерами, а три — вице, их заместителями. Итого, семь вершителей судьбы страны в переломную эпоху. Правда, пять или шесть из них— евреи по израильской мерке. И ведь хоть бы один хоть бы отчасти походил на великого Дизраэли! В этом главное-то, а не в национальности, правда?
Я. Разумеется. А рассказ, что ты вспомнил, — выдумка. Никто Черчиллю такой вопрос не задавал, и никогда он этого не говорил. В отличие от Бориса Ефимовича этот лорд был человеком образованным, он знал историю своей страны, и ему было известно, что антисемитизм в Англии доходил до поголовного изгнания евреев из страны. При этом, как пишет Андре Моруа в своей книге «Жизнь Дизраэли», случалось и такое. Один судовладелец высадил евреев на каком-то диком берегу и сказал им: «Зовите Моисея!» И отчалил. Правда, это было давно.
Он. Но ведь и Шекспир— англичанин, а его Шейлок — не чукча. И это уже начало XVII века.
Я. Да и в сравнительно недавние времена, перед Второй мировой войной, на нашей с тобой памяти, в Англии открыто существовала нацистская партия, которую возглавлял Освальд Мосли. И едва ли в еврейском вопросе он был оппонентом Гитлера и его партии. Впрочем, и это давно забыто. Но вот зачем Медведеву потребовался Черчилль — чтобы понравиться Немцову?
