День минувший, день короткий, В Нтот час тебя не жаль. Смотрит с неба взором кротким Звезд бессмертная печаль.
Д у б.
Лес обнажен и пуст, а дуб одет листвой, Как будто медлит он еще расстаться с летом; В нем золото и медь, и золотистым светом Без солнца озарен весь уголок лесной.
В его кривых ветвях, как в мышцах великана, Все та же бродит мощь сквозь чуткий полусон, И споря до конца с осенним ураганом, Кудрями рыжими взмахнет, проснувшись, он.
Мой рай.
Отступают, редеют леса, Растворяются в дымке синей; Все слабее птиц голоса, Все назойливей рокот машины.
И коню копытом не мять Путь, стальной оттиснутый массой, И Буренка - подруга и мать Стала Фабрикой масла и мяса.
Может в Нтом грядущего дни, Только в сердце крадется холод. Не милы мне твои огни, Суетливый и шумный Город!
Не люблю я безликость толпы И асфальт бездушный и гладкий; Мне милей тишина тропы И зеленых сводов загадки.
Перерезан рельсами путь, Путь поНта на нашей планете; Может,лучше в рай заглянуть, Помечтать о небесном свете?
Только все не о том и не те Песнопенья звучат из храма; Не хочу я порхать в пустоте, Созерцая бесстрастье Брамы.
И в христианский рай не хочу, Петь статисткой в ангельском хоре; Мне скорей уж ад по-плечу, Там по крайности можно поспорить.
Мне хотелось бы в рай такой, Где поют и летают птицы; Где леса шелестят листвой И не знают конца и границы.
Где прозрачна речная волна И никем не отравлено море, Где простая радость дана И не очень горькое горе.
Я хочу, чтоб в Эдеме том Знали вкус и труда и хлеба; И чтоб был там маленький дом Под огромным, как вечность небом.
Чтобы пахло травой и росой На закате в открытые двери, И чтоб женщина звала домой Добрым голосом доброго зверя.
Моим коровам.
В страну, где вечно пасмурные ели Без шороха стоят, Где бледные, как мрамор, асфодели, Не шелохнувшись, спят;
В страну, где все бесстрастны и свободны, И каждый - прав, Где тени легкие героев благородных Лежат в траве, не приминая трав;
Где темной Леты сладостные струи Журчат, теряясь в серебристой мгле, И где Ахилл желает стать, тоскуя, Поденщиком на солнечной земле,
Туда тропой нестройной и несмелой Войдут мои смиренные друзья, Вброд Стикса перейдя поток остервенелый И Церберу рогами погрозя.
И направляясь робко к светлой целиОбилью Елисейских трав, Свой темный глаз скосив на асфодели, Пройдут, травы копытом не примяв.
И скажут строго благородных тени: "Здесь мудрым дан покой от жизни и труда, "Зачем же здесь рабы живущих поколений, "Зачем же здесь стада?"
Но Ио кроткая, припомнив дни скитанья, Удел царевны и рабы, Протянет руку состраданья К товарищам своей изменчивой судьбы.
Припомнит окрик грубый и суровый, Кнут, обжигающий бока, И овода, что гнал ее все снова, снова, Как гонит нас тоска,
И скажет ласково:"Вам ведома обида, "И вы защиту здесь найдете у меня. "Войдите же в луга прохладного Аида, "Вы, сестры горького земного дня."
Был автобус битком, Ехал понемножку, Парень с розовым лицом Вскинул вдруг гармошку.
Он не плохо играл. Пел не слишком громко, И кондуктор смолчал, Посмотрел в сторонку.
И взвилась,всем близка, Древняя, степная, Азиатская тоска, Удаль воровская.
И шофер молодой Оживился сразу: На шоссе, под горой, Лихо поддал газу.
Не асфальт под тобой, Не в резине шины, Это тройкой ночной, Стала вдруг машина.
Темь да глушь, палый лист, Узкая дорога... Полуночный жуткий свист У лесного лога...
Эх ма, нам бы так, Гикаем да свищем, Вынимаем за пятак Нож из голенища...
Все примолкли, чуть дыша, Сердцем с песней слиты... В каждом русская душа, Все в душе - бандиты.
Кружит метель, и бьется снег В замерзшее окно; Секунды свой считают бег И в комнате темно.
Но я зажгу сегодня свет И приоткрою дверь Пусть те, которых больше нет, Войдут ко мне теперь.
И вспомним мы свою весну И юности полет, И как бывало в старину Мы встретим Новый Год.
И первый выпьем мы бокал За тихий отчий дом, За тень родных лесов и скал, За ели под окном,
За звон волны, и на волне Блеск лунного луча, За книгу с песней о стране, Где нету палача.
За старый дом, за милый дом, Что грел когда-то нас, Мы все к нему мечтой придем В свой самый тяжкий час.
