И снится мне, что, радостно слетая С миллионолетий медленных страниц, Над новою землей кружится стая Веселых, любящих, трудолюбивых птиц.
Я вижу, как свободен и бесстрашен, Растет, играя, их пернатый род, Как кружево воздушных пестрых башен Над зеленью кудрявых рощ встает.
Они возьмут, от нас подслушав, слово, И слово образ в символ перельет, И слово даст начало мысли снова,И снова в песню перейдет.
Я слышу хор на розовом закате, Над тихой заводью спокойных светлых рек; То будет новый, легкий и крылатый, Поющий, музыкальный век.
И только как забытое сказанье, Прошепчут возрожденные леса. О древней кровожадной обезьяне, С бескрылою тоской глядевшей в небеса.
--- 1952 г.
Метеорит.
Вот он лежит, кусочек мира, Давно распавшегося в пыль. Он нам принес из бездн Нфира Еще не понятую быль.
Ты, безымянная планета, Сестра погибшая Земли, Скажи, лучи того же света Что на тебе создать могли?
Еще, быть может, пламя тлело, И с камнем камень не был слит, И жизнь, быть может не одела Твой остывающий гранит?
А может быть, минули сроки, И жизнь свой свиток развила, В телах кипела красным соком, Сражалась, пела и цвела,
И кто-то встал ногою твердой И оглядел твои края, И чей-то так же разум гордый Сказал планете: ты моя.
И своему, быть может, царству Конца не видел никогда, И создавались государства, И разрушались города...
И кто бесстрастно и сурово Твой протрубил последний час? Полет ли случая слепого? Закон, неведомый для нас?
Иль хаос, в атом заключенный Начала творческой мечтой, Рванулся вдруг, освобожденный Неосторожною рукой?
Кто, от огня всемирной тризны Не в силах отвернуть лица, Терял свой разум прежде жизни В предельном ужасе конца?
...И вот на нашем небосклоне Твоя слегка скользнула тень. Но,может быть, в моей ладони И наш лежит грядущий день?
И все, над чем трудился гений, И все, что разрушал злодей, И все безумье поколений, И все терпенье матерей,
Все только темным камнем ляжет В руке, неведомой для нас; И чей-то голос что-то скажет Про первый, про последний час,
И чей-то спросит взор пытливый Про судьбы мира моего,Но камни неба молчаливы И не расскажут ничего.
--- 1952 г.
x x x
Нет у меня родного в мире края, И нет такого"милого предела", Где часто просит смертный, умирая, Свое навеки успокоить тело.
Так пусть меня покрыли бы землею Под старою, мохнатой, строгой елью; Пускай она склонится надо мною, Как над моей когда-то колыбелью.
Пуская она вершиною качает, С ночным тревожным ветром буйно споря, Пусть звоном птиц и шелестом встречает Вечерние и утренние зори.
И пусть бормочет мерно и невнятно Шумит-шумит таинственно, как вечность, О самом важном в мире непонятном, О самом лучшем в жизни быстротечной,
О том, что знают травы и деревья, И знают птицы в радостном полете, И облака в бездумном их кочевьи, Скользя в лазурных солнечных высотах;
О том, что в небе, полночью раскрытом, Ей сверху шепчут звезды и планеты, И что порой, как сон полузабытый, Припоминают дети и поНты.
--- 1952 г.
x x x
Порой бывает ранним летом: Закат так чист и так хорош, Так полон золотистым светом, Что с утренней зарею схож.
И на ветвях косматой ели, Вдруг встрепенувшись в полусне, Зальется птичка робкой трелью В янтарной светлой тишине.
Но не найдя в тиши ответа, Внезапно смолкнет и поймет, Что день погас, что песня спета, И сумрак ночи настает.
--- 1952 г.
x x x
Ее за маленькой деревней Нашли в слежавшемся песке Табличку клинописи древней На мертвом ныне языке.
Над ней раздумывал ученый, И знаки странные прочли Они до нас из Вавилона В тысячелетиях дошли.
Мы в них прочли о мирозданьи, Начале времени и числ, И стал далекого преданья Нам снова близок тайный смысл.
...Был хаос темный и туманный Никем не создан, не рожден. И стал он волей безымянной На два начала разделен.
Бог Эа, гений легкокрылый, Был духом света и тепла, Но Тиамат, слепая сила, Обратно к Хаосу вела.
Когда впервые жизни милой Росток таинственно возник, Она в живом отобразила Свой злобный и бездушный лик.
В морях, не знающих предела, Чешуйчатый свивался змей; Червь грел свое слепое тело На отмели среди камней.
