— Дома нет! Хозяин в гостях, а сама в бане!
— Господа, впустите же. Так невозможно! Пусть кто-нибудь распишется.
— А вот как спустим с лестницы, так и будет возможно! Сам распишешься, — крикнул уже сам Захар Иваныч.
— Как бы не так! За меня в тюрьме сгниешь! Я человек казенный. Я курьер, приехал с бумагой и медаль привез! — прогремел за дверью голос.
Услыхав эти слова, Захар Иваныч так и всплеснул руками.
— Ах я дурак! Ах ты дура! Впускай скорей! Это мне медаль привезли! — кричал он. — Вот осрамились-то! Жена, огня, свету!
Все засуетилось. Все забегало. Кухарка отворила дверь. В прихожую вошел курьер в шинели с енотовым воротником.
— Извините, пожалуйста! Милости просим! Мы дома… только думали, что какие-нибудь ряженые балуются, — заговорил Захар Иваныч, схватил курьера за руку и начал трясти. — Пожалуйте в залу! Марья, снимай шубу с их благородия! Что идолом-то стоишь!
Курьер нахмурился.
— С лестницы спустить! За спускание нашего брата с лестницы-то знаете куда посылают? — сказал он.
— Ах господи! Да бросьте! Неужто мы и взаправду. Это все она дура — баба. Известно, необразованность.
— Все-таки вы ей сделайте строгое внушение.
— Мало того, в три шеи сгоню! Вон, мерзавка, — крикнул Захар Иваныч на кухарку и втащил курьера в залу. — Прошу покорно садиться! Прасковья Никитишна! Огня, закусить и все эдакое!
— Позвольте прежде дело сделать. Получите, — сказал курьер и вручил Захару Иванычу бумагу и коробочку с медалью. — Ну, теперь — с наградой.
Захар Иваныч обнял курьера и поцеловал.
— Извините, что в халате. Ежели желаете, я на минутку переоденусь, — проговорил он.
— Помилуйте, что за церемония! — отвечал курьер и сел.
В доме сделалась суматоха. Прасковья Никитишна побежала в кухню приготовлять закуску, кухарка бросилась в погреб, лавочный мальчишка начал зажигать в зале стенники, дочь Груша вытаскивала из шкапа новое платье, сын Павля нацеживал из четвертных бутылей водку в графины. Все суетилось. Слышались слова: «Господи, где эта расписная тарелка? Куда это ключ-то девался? Марья! Где моя юбка с фалборнами?» Молодцы в молодцовой от нечего делать давали мальчишкам подзатыльники.
Через полчаса курьер сидел в зале на диване рядом с Захаром Иванычем. Перед ними стоял стол с закусками и винами. Поодаль сидела Груша в новом розовом платье. У дверей стоял Павля и ковырял в носу. Курьер был уже слегка выпивши, хлопал Захара Иваныча по плечу и говорил:
— Жалко, что мы раньше не знали, что вы такой хороший человек, а то бы мы вас вместо серебряной к золотой медали представили… Мы и то, признаться, с генералом советовались.
— А напрасно не узнали… пожаловали бы как-нибудь вечером, выпили, закусили, в горку бы сыграли, в три листика.
— Да ведь некогда-с. Днем занят по горло, а вечером — то в театр, то в клуб, то к начальнику отделения на партийку в преферанчик, то к столоначальнику…
— Пожалуйте, не забывайте талию… Долбаните.
Хозяин налил гостю стакан хересу.
— Да неловко с одного на каменку-то подавать, — отвечал гость, однако выпил стакан, крякнул и, обратись к хозяйской дочери, спросил: — Часто, барышня, в театре бываете?
— Редко. На масляной «Ермака» смотрела, а с тех пор и не были, — отвечала она.
— Папаша виноват. Погодите, вот мы теперь с ним познакомились, так уж распотрошим его.
Захар Иваныч рассматривал медаль и говорил:
— А что, разве примерить ее да посмотреть, как она ко мне пойдет? Только в халате-то неловко.
— Нет, уж лучше наденьте сюртук.
Сюртук был надет, медаль привешена. Захар Иваныч стоял перед зеркалом и любовался на свою фигуру. Дочь и сын стояли по бокам и держали по свечке.
— Ну теперь совсем кавалер! — воскликнул курьер.
— Какой же кавалер? Кавалеры в танцах бывают, — сказала дочь.
— В танцах особ статья, а это настоящий кавалер. Ну, Захар Иваныч, теперь бы вам только звезду. Какую-нибудь персидскую «льва или солнца».
— Как льва? — спросил хозяин. — Неужто у них по зверью называются?
— А то как же-с. Ведь они нехристи. У них святых нет. У нас Анны, Александра, Станислава, а у них змеи какой-нибудь, тигра там, крокодила. У мухоедан есть даже орден аспида и василисы, — рассказывал курьер.
