Поднялась Танюшка с земли, отряхнула сарафан от листьев и травинок сухих, ничего не ответила мохнатому. Догадывалась она, что Степку ее обморочили, но уверена была - никакой призрак не сможет украсть ее жениха. Подошла к дереву и в дупло полезла. Мох-натый посторонился, пропуская девку. Молча сидел, комочком махоньким, только глазки светились ярко-ярко.
По дуплу Татьяна спустилась под землю, притерпелась к темноте и увидела вскоре, что где-то вдалеке вроде огоньки - то горят, то гаснут. Ближе подошла, а это каменья разные самоцветные грудами лежат среди гранитных стен. Не тронула камни девка, мимо пошла. Вскоре скалистая гора выпустила из недр своих Таню, и она пошла дальше по заросшей узкой тропе, что вилась по густому сосновому бору, Ароматы смолы и ягод легко кружили в воздухе, свежем и чистом. Шумели на каменных перекатах воды реки, и могучие хребты, окружавшие лес, из века в век хранили суровое молчание.
И вот Таня увидела, что к ней приближается чудо-девица, вся в соболях и парче, украшенная каменьями-самоцветами. Зеленым малахитом горят на бледном лице огромные лучистые глаза, а темные обсидиановые волосы украшены аметистовым венцом.
- Отдай мне Степу подобру-поздорову! – грозно прозвучало в тиши.
Строптивая Таня вспыхнула от негодования:
- Не бывать тому. Не погляжу, что ты повелительница невидимого мира Синегорья! Не боюсь я тебя. И сердце у тебя каменное, не знаешь ты любви!
И тут платье Танино крестьянское шелковым стало, и украшено оно было алмазами, перед которыми мерк белый день. А на плечах девушки богатая шуба песцовая оказалась.
- Озолочу тебя, в самоцветах ходить будешь, на золотой карете разъезжать, в тереме богатом жить, только скажи мне, отколь обо мне узнала? – вкрадчиво спросила Хозяйка Урала, прищурившись. – Неужто Степан проболтался?
- А с чего молчать ему? – не моргнув глазом, соврала Татьяна. – Ходил в тайгу за змеевиком да другими самоцветами, всегда с богатыми дарами ко мне возвращался, да все похвалялся, что девка лесная еще даст. Мол, имечко он ее знает, так что скоро заберет все сокровища Азов-горы!
Про имечко-то Таня сейчас только вспомнила - в детстве еще слыхала предание это от мастерового одного, друга отцова. Тот все выхвалялся, что знает имечко царицы лесной, и что скоро все каменья и злато Камня-гор его будут. Да не довелось ему озолотиться - сгинул в горах, сколько ни искали – даже косточек не нашли. И, вспоминая то, боялась Танюшка свого милого потерять, вот и плела все, что на язык приходит. Не понимала – уже потеряла, не возвернется к ней пленник гор.
Звенящая тишина некоторые время царила среди древних деревьев, тихо-тихо было, даже птицы смолкли. Так тихо бывает только перед грозой, когда природа умолкает, готовясь разразиться сметающей все на своем пути бурей…
Пронзительный крик пронесся по лесу, отдаваясь эхом от ближних скал. Крик, полный отчаянья и боли. Затрясло Идель от злости, взмахнула она рукой, и груда золотого песка рассыпалась перед Таней, смело глядящей на беснующуюся лесную царицу.
- Бери, заслужила… - Глухо сказала Хозяйка Синегорья и исчезла.
А Татьяна сбросила с плеч меха богатые, оборвала алмазы с переливающейся ткани платья, бросила их на груду золотого песка и, не оглянувшись, пошла в сторону поселка. Поняла – отпускает ее дух лесной. Уверена была, что теперь Степа лесной девке не интересен станет.
- Готов ли ты уйти со мной, сокол ясный? - вкрадчиво спросила Идель, когда явился в ее лес несчастный парень. Хищно улыбнулась. Выгнулась змеей возле Степана, глядя на него немигающим взглядом.
- Не уверен я, что готов бросить все, чтобы навеки с тобой быть, - тихо ответил Степа, и отвернулся. Не заметил, что в глазах ее отразился гнев и смятение. – Понимаешь, мать моя одна тогда на земле останется. Кроме меня, нет никого у старой…
- Озолочу матушку, - твердо сказала лесная царица. – В шелках ходить будет, с золотой посуды есть и в богатом дворце жить.
- Не переживет она, если я исчезну, - покачал головой Степан. – Знаешь, Идель, иногда я даже жалею, что ты меня нашла в лесах таежных в тот день, когда заплутал я…
