Эрвин:
Несмотря на уверения, что похитители везут Фаину в глубь континента, я с каждым часом становился всё мрачнее и мрачнее. Не верилось в счастливый исход. Вроде бы давил в себе даже тени сомнений, сам не понимал, откуда такой пессимизм взялся. Предчувствие чего-то дурного не отпускало. Поэтому, проснувшись, я после быстрого завтрака, как всегда, перебрался на палубу — до рези в глазах всматриваться в тростник, из которого должны появиться плоты дикарей. Четвёртый день уже стояли и ждали, бездействие угнетало.
Даже то, что, проснувшись и по привычке проведя рукой по щеке, я укололся, не радовало. Равнодушно отметил, что, как цирюльник и обещал, природа начала брать своё. Неделька, и стану похож на мужчину.
К горнюку лицо! Козу бы спасти.
Самое муторное, самое изматывающее — это осознание, что во всём виноват я. Я ведь действительно пытался защитить леди, не дать натворить глупостей, хотел как лучше. А получилось… Получилось что получилось. Отец прав, я не гожусь в наследники стального короля. Не умею просчитывать наперед, спотыкаюсь на ровном месте, пошёл на поводу у чувств.
Но урок я усвоил. Пытаться решать за того, кто сам за себя решает, — гиблое дело. Никогда больше я этой ошибки не повторю. Остался я на континенте, лишившись доступа к семейным счетам? Нет. Вот и леди Фаина… нет. Впредь буду убеждать, договариваться, но ни в коем случае не давить.
Как она там? Одна, окружённая дикарями-каннибалами. Меня передернуло. Фаи ведь не знает, что её ищут, что спасут, думает, в конце чудовищного пути — чудовищная смерть. А виноват я…
— Плоты!
Я метнулся на окрик, схватил подзорную трубу.
— Вот туда, несс, смотрите, на протоку.
Крошечный голубой участок, затерявшийся в бесконечной зелени тростника. Двухметровые растения сходились над водными каналами, надёжно скрывая их от глаз, но в особенно широком месте заросли расступились. И правда плот! Крошечный, иная шлюпка больше. На плоту шалаш. На миг мелькнула и пропала чёрная мордочка. Плот скрылся в зарослях, мелькнул ещё одни.
— Идут! — сообщение побежало по кораблю.
Я выдохнул с облегчением — свершилось! Умом я понимал, что на пароходе в разы быстрее, но всё равно боялся, что упустили, что дикари проскочат в другом месте, что обойдут засаду.
Обошлось.
Мы около часа наблюдали, как дикари выходят на большую воду. Ни одного плота нельзя упустить.
И вот уже четверть часа из тростникового лабиринта никто не появлялся.
— Пора! — приказал капитан.
Идея была проста. Судно вышло, когда угенвеллия только начинала цвести, капитан выжимал из двигателей всё, и мы успели подняться по реке буквально в самый последний момент, остановились в излучине под прикрытием всё того же тростника. Увидеть нас дикари не смогут. Уже не смогли. Плывут, ни о чём не подозревая.
Сейчас наше судно неожиданно выйдет в основное русло, закроет дикарям путь вперёд, а отход плотов блокируют две манёвренные моторные лодки. Мы берём похитителей в кольцо и… Главное, леди Фаину не зацепить.
Словом, моторы проработают каких-то пять минут. И ещё столько же, когда мы вернёмся в излучину, потому что плыть сейчас самоубийственно. Я невесело хмыкнул: у меня будет около двух недель, чтобы объясниться с леди. То есть сначала успокоить, позаботиться, потом извинюсь, объясню, что не хотел ничего дурного. А вот потом, леди коза, мы…
