— Привет, кенгуренок.
— Привет, папуас, — откликается она старым паролем.
— Ужинать будешь?
— Буду.
— Я картошку сварил.
— Ага.
— Ты даже не спрашиваешь, сдала ли я «хвост», — обиженно бурчит Ирка через минуту, ковыряясь в картошке.
— А я знаю, что сдала, — отвечаю я. И уточняю: — Хоть по чему «хвост»-то был?
Ирка перестает жевать.
— Ой, — говорит она наконец совершенно упавшим голосом. — Ой, Дим, не помню.
Минут через десять мы перестаем икать от смеха и ползем баиньки.
Ставлю будильник. Опять досидели до часу.
Ложась в постель, вспоминаю, что завтра, может быть, увижу Пашку. Потом вспоминаю, что забыл позвонить Косицкой. Потом гашу свет и, как в бездонный колодец, лечу в сон.
Будильник верещит, как поросенок. Прибив его, снова опускаюсь на кровать и прислушиваюсь к организму: то ли мне, как хотел вчера, поработать на свежую голову, то ли, как хочу сегодня, послать все к чертовой матери и положить эту несчастную голову обратно на подушку.
Отчаянным рывком поднимаю себя в вертикальное положение и отправляю тело в ванную.
Проснувшись окончательно, ставлю чайник и вольготно раскладываю бумаги на кухонном столике. Вот она, благодать: утро, тишина, час для работы… Если бы еще не дрянь всякую шарашить, а для души… Но господи, воля твоя, надо уже и сбагрить это наконец.
Открываю тетрадь и перечитываю. Нормально. Если не вслушиваться в слова, то вообще хорошо. А кто будет вслушиваться? Никто и не будет.
Сижу, прихлебываю чай, рисую на чистом листе квадраты и треугольники. Изрисовав лист, выдираю его и с минуту гляжу на чистый. В голове вакуум. А еще говорят, природа не терпит пустоты; еще как терпит. Вот проснется сейчас Чудище — и готово: прощай, утречко. От этой ужасной мысли из черепушки, как чертик из коробочки, выскакивает строка. Не бог весть строчечка, прямо сказать, убогонькая, но казенному Пегасу в зубы не смотрят.
Ко второму стакану чая у меня уже имеется трехстрочная болванка: нас великое выбрало время, чтобы бу-бу-бу-бу-бу росла, и бу-бу-бу, бу-бу поколенья… На «росла» фантазия выдает вдруг с десяток свежих рифм, от «козла» до «санузла». Наливаю третий стакан и бухаю побольше сахару — говорят, помогает.
Просто удивительно, до какой степени может отупеть человек, когда долго пишет незнамо чего.
Бу-бу-бу-бу не ведая зла!
Гений. Может, так и оставить с «бу-бу»? Оставить — а Пепельникову объяснить, что это новое слово в поэзии: ноу-хау! каждый имеет возможность вставить недостающее по своему вкусу! творчество — в массы!
Только ведь он и гонорар мой поделит с народом, я ж его знаю. Нет, надо добукать самому. Сваять еще одно четверостишие, припев, а потом гулять среди этих «буков» до посинения. Близость финала почему-то не добавляет мне сил, а наоборот — я почти готов сойти с дистанции. Хилый я марафонец…
Ну уж нет, давай, Скворешников, давай-давай, у финишной ленточки лежит целая куча денег, хватит на долги и телефон, жми, Скворешников, осталась сущая чепуха, сутки и четыре пары рифм, попей еще чайку и вперед, только про что бы их, черт побери совсем, рифмовать?
Попробую, как раньше — ни про что.
Но время упущено: на нетленной строке: «бу-бу-бу-бу весенних рассветов» — меня настигает веселый голосочек из комнаты. Ладно, хоть что-то успел, не зря вставал… Убрав тетрадь в недосягаемое место, заглядываю в «склерозник» — ух, сколько сегодня всего! — и, уже схватившись за трубку, вспоминаю про Пашку. Чуть не забыл.
Отвечает незнакомый женский голос: они только что уехали, будут звонить; вчера была нелетная погода, сегодня, видимо, уже привезут; позвоните ближе к часу; похороны завтра.
Голос совершенно механический, раз за разом повторяющий одно и то же людям, обрывающим этот телефон…
Значит, завтра.
Значит, все остальное — сегодня! Где ты, «склерозничек»? И где в тебе телефон этой богоугодной конторы?..
— Диспетчерская!
— Вы знаете, у нас тут кран…
— Адрес.
Говорю адрес.
— Будет в течение дня.
Не успеваю рта открыть — гудки. Твари! Так бы, кажется, взял за горло и душил бы их, пока не научатся хорошим манерам. Дозваниваюсь снова: нельзя ли уточнить время?.. Нельзя. А почему?.. Потому что. Потому что нас много, а они одни, и никто нам не обязан… Теперь, значит, еще куковать дома, сторожить сантехника. Гран мерси.
