— Доказывают, только когда не верят, — пояснила хрипло. — Как Кэти. И это не любовь — это страх. Это были ее собственные комплексы. Бывают такие дураки, знаешь, которые считают, что любовь — это обязательное выполнение последовательных действий. Их собственная схема: если сходили дважды в неделю в ресторан — значит, любовь. Если проснулся, погладил и улыбнулся — любовь. Если позвонил три раза за день — любовь. А если вдруг хоть одна последовательность нарушается, у них в голове нарушается все.
— Ты говоришь про сто процентов человечества, Лана.
«Нет, не про сто. Про девяносто девять и девять». И ей отчаянно хотелось входить в оставшуюся десятую процента. Быть тем самым меньшинством-исключением, которому доказательства в любви не требовались.
Покачивались в руке сандалии. В какой-то момент одна выскользнула из пальцев, шлепнулась прямо в набежавшую волну — она отряхнула ее от капель, пошлепав подошвой по собственной коленке.
— А мы уже почти пришли.
Оказывается, «Три Краба» располагался не так уж далеко от ее виллы. Когда они успели оказаться среди знакомых ей бежевых лежаков, в этот момент сложенных друг на друга, словно гора досок в гараже плотника? Свернутые пики-зонтики, изборожденный множеством отпечатков за день городской пляж. Пила пиво возле закрытого на ночь магазина-будки группа из четырех парней и двух девчонок. Шумно смеялась, мяла в руках бока жестяных банок; кто-то шуршал в кабинке для переодевания, голосил о том, что в воду голым он полезет первым…
Голым. В воду.
Задать вертевшийся на языке вопрос она решилась только тогда, когда они пересекли невидимую преграду энергетической калитки, отделявшую ее частный пляж от городского.
— Мо, а ты когда-нибудь купался… голым?
— Конечно.
Они стояли у кромки воды плечом к плечу; друг на друга не смотрели, но ей хватало ощущения его близкого присутствия. Кажется, теперь она ощущала его фигуру нутром — тепло, мощь, гибкость. Ощущала и робела, будто слабела. Алкоголь выветривался, но Лане отчаянно хотелось удержать эту дымку бесстрашия и безрассудности — пригласить Мо в дом, может быть, в бухту, предложить искупаться голыми… вдвоем. Нет, она не решится, она столько не выпила.
— Это очень приятно, — он улыбался, и она радовалась, что не видит его лицо, потому что чувствовала, что едва ли способна себя контролировать. Ей хотелось слизнуть все его слова прямо с его губ, сделаться бесстыдной и заглушить речь поцелуем.
Божечки… Создатель, помоги ей — она либо рехнулась, либо отчаянно перепила.
Чернел под темно-синим небом океан, пенился бледными гребешками волн.
— Вода ласкает тело… везде. Ощущение не передать.
«Предложи попробовать, — молила Лана мысленно. — Предложи… Предложи…»
Она бы согласилась, она бы просто повела его к бухте, она бы разделась первой и вошла в воду, а там будь, что будет…
Марио не предложил.
Помолчал, а после добавил, что ему пора.
Он ушел, не прощаясь. Не наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку, даже не коснулся руки, а она смотрела ему вслед с такой тоской, будто это не у него, а у нее безвозвратно утекало бесценное время.
Еще один вечер зря. Еще одна попытка впустую.
Лишь спустя минуту ей удалось приструнить себя — о чем она вообще думает? Спать, мадам-я-люблю-ром, спать.
«Марио — чужой тебе человек…»
Беда заключалась в том, что Мо больше не был чужим. Кем? Непонятно. Но не чужим.
Вилла встретила ее темными комнатами и густой тишиной.
* * *
Прежде чем уснуть, Лана нацарапала в блокноте:
«Серфинг. Гитара и телескоп. Танцы. Остров. Пещера. Кино в Гаре. Маска для ныряния…»
Спустя минуту зачем-то подписала «Женщины». Зачеркнула. Вывела снова «Женщина». Подумала о том, что нужно купить еще одежду — простую, но сексуальную — такую, какую любят мужчины, — и пририсовала сбоку сердечко.
Вздохнула. Отложила блокнот, выключила ночник и повернулась на бок.
