— Не очень. В их организмах очень много вредного. Мужчина прожил бы лет шестьдесят, не больше, это по их времени, а женщина умрет от рака после пятидесяти…
— Агни, не говори об этом.
— Прости.
— Надо что-то придумать. Пусть другие машины уезжают, а эта остается.
— Тогда врежется следующая машина. Там впереди ситуация такая.
— А кто с той стороны в них врезался?
— Пьяный.
— Что это такое и кто он такой?
— Неприятная личность. А что, не могу тебе объяснить, но, по-моему, он воплощение той тупой силы, которая сидит в тебе и которую ты ненавидишь.
— Он погибнет?
— Нет. Умрет в семьдесят от цирроза печени.
— Я хочу убить его сейчас. Разреши, Агни. Я убью его до наезда. Агни, пожалуйста, можно? Мне доставит это большое удовольствие. Ты же знаешь, как на меня действуют положительные эмоции…
— Нельзя!
— Ну почему? Почему этим можно погибнуть, а тому рылу — нет?
— У них собственные законы. Мы не имеем права вмешиваться.
— Но мы ведь уже вмешались. Если вместо двух смертей нужны обязательные две, то я найду еще одного. Неужели в этом потоке автомобилей не найдется еще что-нибудь отвратительное?
— Я не могу тебе объяснить, но нельзя, Мэй, нельзя!
— А что-нибудь придумать можно? Ну ради меня, пожалуйста!..
— Я могу их здесь долго держать.
— Бесконечно долго?
— Не совсем.
— Агни, а рак — это больно?
— Перед самой смертью — да.
Ливень не прекращался. Валерия, прикрыв сумочкой лицо, чтобы не смылась косметика, пыталась остановить такси, но они пролетали мимо, обдавая ее холодной водой. Краем глаза она заметила, что за ней наблюдают из стоящей у кафе машины, и, когда та тронулась, нерешительно, но все же подняла руку. В полусумрачном салоне, приведя себя в порядок, она повернулась к водителю и воскликнула удивленно:
— Антони!
Он выразительно посмотрел на нее, но молчал. Она удивилась еще больше:
— Боже мой! Пятнадцать лет! Ну почему ты молчишь?
— Я думаю о тебе… — наконец проговорил он.
— Нет, правда?! — недоверчиво хихикнула Валерия.
— Ты сильно постарела, — серьезно сказал он.
— Оригинальный комплимент, — она слегка обиделась.
— Я говорю правду, — он помолчал, добавил: — Но это хорошо, что ты постарела… Хорошо.
— Почему? — Ее брови взлетели вверх.
— Ты становишься более земной, осязаемой, — повернулся к ней Антони и, держа руль одной рукой, другой коснулся ее подбородка. — Такая же складка была у моей мамы. И вот эти морщины… Ты улыбаешься и куришь одновременно, потому вот здесь такой скос.
— Мы в кого-нибудь врежемся! Ты ведешь машину и так рассматриваешь меня… — Она откинулась на спинку сиденья, взглянула испуганно и непонимающе.
— Я тебя рассмотрел еще в кафе, — словно не для нее, а для себя произнес Антони.
— Почему же я тебя не видела?
— Да и я не сразу тебя узнал. Принял за стареющую проститутку.
— Ну спасибо, — протянула она.
— И знаешь почему? — глянул он в упор.
Валерия резко повернулась, пружины сиденья скрипнули одновременно с ее голосом:
— Почему?!
— Твои манеры, взгляд… Ты влечешь мужчин. Но не как замужняя женщина. Даже твои украшения говорят не о достатке, а об одинокой независимости.
— Ты стал психологом, — попыталась съязвить она. — Смешно…
— Нет, постой, — Антони захотелось закончить свою мысль, он никогда еще не был так разговорчив. — Ты профессионально вскидываешь ногу на ногу, не так, чтобы не выглядеть развязной дешевой девкой, а так, чтобы медленно увлекать за хорошую цену. Ты уверенно смотришь на официантов и публику, ты снисходишь до мужчин, видишь их пороки насквозь. Ты умна, и поэтому не арканишь в мужья, и все же чего-то ждешь. Ты всего добилась сама — и положения, и денег. О, наверное, ты умеешь и постоять за себя. Но ты одна, и прекрасно знаешь, что все это дерьмо тебе не подходит. Тяжело быть умнее умных мужиков. Тебя ведь не заманишь мишурой, не запудришь мозги. Потому что с самого начала, с первого слова, жеста ты предполагаешь ложь и предлагаешь ложь. Ты смотришь на себя в зеркало, любишь и ненавидишь свое отражение. Ловко манишь, обманываешь и презираешь себя за это. Так ведь?
Валерия молча курила. Ей хотелось внимательно посмотреть на Антони, но она боялась поймать его взгляд.
