“Моя мать никогда не ошибалась, — думал он. — Она предрекла Королю страны Кокосовых Пальм, что его свергнут, и его свергли. Она посоветовала Королю страны Заходящей Луны меньше доверять советникам, и раскрылся заговор. Мне она сказала только то, что за мной большое будущее”.
Накануне коронации все газеты печатали его фотографии. Писали о его уме, молодости и прекрасном образовании. Он листал газеты и мечтал, как мудро станет править страной.
В течение первых недель Король велел построить дома для малолетних сирот и одиноких стариков, разбить для массовых гуляний парки и собрать для всеобщего обозрения шедевры искусства, снизить цены на хлеб и отдать под суд вельмож-казнокрадов. Он успевал многое и не успевал лишь одно — прочитать толстую книгу по истории собственной страны. Впрочем, это его не слишком тревожило: история уводила в прошлое, а Король устремлялся в будущее.
— Народ полюбил вас с первого взгляда! — уверяли придворные. — Смотрите, что пишут люди в газетах.
— Народ оценил ваш талант! — убеждали советники. — Смотрите, сколько всего люди совершили.
— Народ благословляет ваше имя! — утверждали церковники. — Смотрите, какие средства пожертвовали они на восславление ваших деяний.
Король был молод, но ум и образованность не позволяли ему слепо верить словам, статистике и финансовым ведомостям.
“Кто не убеждается сам, того легко убедить во всякой глупости”, — повторяла мать, которая никогда не ошибалась.
Король тоже не хотел ошибаться, и потому однажды встал с трона и ушел на улицу. Вот так просто встал и ушел — никого не предупреждая, без свиты, без единого телохранителя, без маски на лице и даже без шляпы, надвинутой на брови. Он предполагал, что стоит ему покинуть дворец, и люди окружат его, расскажут о своих проблемах и радостях, возникнет столпотворение, но это не пугало Короля. Он хотел знать правду.
Король бродил дотемна. Он впервые столь близко видел столицу и ее жителей. Он выходил на шумные площади и сворачивал в тихие улочки, посидел в каком-то садике и выпил чашечку кофе в баре. Удивительно! Он плохо понимал речь своих подданных, хотя считал, что прекрасно выучил их язык — по крайней мере изъясняться с обитателями дворца ему не составляло ни малейшего труда. Но не это было главным. Главное — его никто не останавливал, не расспрашивал и вообще не узнавал!
“Боже мой! — сначала с изумлением, а затем с отчаянием думал Король. — Почему никто, ну совершенно никто меня не узнает?!”
— Говорят, наш Король велел выстроить дома для малолетних сирот и одиноких стариков, — заметил, как бы между прочим, Король, останавливаясь около будки пожилого сапожника.
— Да, говорят, — согласился сапожник, продолжая подбивать ботинки. — Благая мысль. Будет, куда перед смертью податься. Но когда еще это будет…
— Говорят, наш Король велел разбить для массовых гуляний парки и собрать для всеобщего обозрения шедевры искусства, — сказал Король, усаживаясь рядом с уличным художником.
— Да, говорят, — кивнул художник, не отрываясь от мольберта. — Хорошая идея. Будет, где отдохнуть. Но когда еще это будет…
— Говорят, наш Король велел снизить цены на хлеб и отдать под суд вельмож-казнокрадов, — почти крикнул Король проходившей мимо девушке.
— Да, говорят, — отозвалась девушка, не останавливаясь. — Похвальные дела. Они ему зачтутся. Но когда еще это будет…
“Невероятно! — застонал Король. — Меня не ругают — хвалят! Но я живой, как есть живой, для них не существую!”
— Что с тобой, сынок?
Король обернулся и увидел женщину — не очень старую, но и не молодую, с лицом, напоминающим лицо его матери.
— Ты знаешь, кто я? — грозно спросил Король.
— Откуда же мне знать? — удивилась женщина.
— Не знаешь?! Не узнаешь?! Но ведь я — Король!
— Вот как… — задумчиво произнесла женщина, и не было в ее голосе ни страха, ни волнения. — А и впрямь — Король.
— Но почему же ты меня сразу не узнала? Почему никто меня не узнает?! Вот мои портреты! И вот мои фотографии!
— Конечно, конечно, — согласилась женщина. — Вот твои портреты и вот твои фотографии. Очень похожи… Да ты не обижайся. У нас Короли приходят и уходят — одни умирают, других свергают, третьи сами куда-то исчезают. И все быстро, все ненадолго. Мы и лица-то их различать не успеваем. Знаем только: один появляется, заявляет: “Все черное”, и государственный цвет черным становится, а другой: “Все белое”, и красят в белый цвет. А потом опять черное и опять белое… Мы уже приноровились. Всего два цвета — запомнить легко. Не то что лица…
