Немец покосился на нее и начал тихо говорить.
– Просит фройляйн не беспокоиться, – перевел Женька. – Ему просто необходима минута, чтобы прийти в себя. Он прилетел в Полтаву две недели назад. Но не из Берлина. Трое суток был в Варшаве. По семейным делам.
– Скажи ему, что нас его семейные дела, неприятности с Главным управлением имперской безопасности и прочие незначительные детали не интересуют, – Варварин застегнул полевую сумку. – У нас есть десять минут, чтобы поговорить о будущем. И о ближайшем, и о весьма отдаленном. Пока меня интересует – каковы прогнозы камрада Хельмута на дальнейший ход войны и положение Германии? Не возникла ли мысль сменить ориентиры? Вероятно, господин Найок склоняется к некоторой переоценке ценностей. Но и Америка, и Британия далеко. А мы уже здесь. И мы тоже кое-что умеем…
Разговор был несложным. Опытный шпион Найок к пустой болтовне склонности не проявлял. Экая скотина. Даже не моргнул. Готов к сотрудничеству. Хоть с папуасами, хоть с зелеными человечками. Это не профессиональное, просто такой человек.
Женька краем глаза видел начальницу Катрин, развернув и пристроив на стену лжеантенну, сидела под окном, приглядывала за улицей и трудягами-саперами. Судя по спине – запросто может встать и прирезать штурмбаннфюрера. Без перевода все ей ясно. Подташнивает начальницу от этого бывшего сварщика.
Женьку тоже подташнивало. Больше не от брезгливости, а от боли в почках. Ух, суки, ну и врезали.
– На этом о преимуществах сотрудничества закончим. Теперь о гарантиях. – Повязка на щеке Варварина потемнела, пропиталась насквозь. – Время военное, да и мы не дети.
– Желаете расписку кровью? – криво улыбнулся, выслушав перевод, Найок. – Я слышал, коммунистическая мораль поощряет гуманизм и отрицает существование дьявола.
– В данном случае мы прибегаем к общепринятому мировому опыту. Буржуазному то есть, – капитан мельком глянул на застывшего на полу немецкого водителя. – Небольшая проверка. Можете сделать это милосердно. Парень вряд ли успел серьезно нагрешить.
Вот сейчас штурмбаннфюрер вроде бы дрогнул. Что-то такое проскочило во взгляде. Играет? Заговорил чуть медленнее. Рассудительнее.
Женька выслушал объект, перевел:
– Говорит, водитель приехал с ним из Берлина. Повоевать не успел. Мальчишка. Это будет слишком жестоко. Кроме того, он лично обещал матушке Вилли, что мальчик обязательно вернется домой. Ему, то есть объекту, будет трудно смотреть в глаза одинокой женщине. По-моему, его и водителя связывает что-то личное.
Катрин у окна фыркнула.
– Давай без намеков, Мезина, – пробормотал Варварин и единственным глазом оценил лежащего без сознания толстяка. – Собственно, все равно выбора у нас нет. Капитана мне нужно прихватить в бригаду для оправдания. Так что не повезло юному Вилли.
– Сопляк он, – не оглядываясь, сказала Катрин. – Неубедительно будет смотреться. Объект еще тот хорек, может легенду сочинить. Вроде как за дезертирство пристрелил или за покушение на честь несчастной туземки-сиротки. Или что-нибудь поправдоподобнее выдумает. Ефрейтор – жертва слишком легковесная.
– Ну и? Что предлагаешь? Капитан мне обязательно нужен, – пробормотал Варварин.
– В подвале кто-то еще дышал. Им там тяжело без лекаря, – жестко сказала Катрин. – А дыма уже поменьше. Сойдет, мы не в Голливуде.
– Средневековая ты, – капитан помолчал. – Ладно, СС нас в плен не берет, мы их тоже. А с мальчишкой что? Он болтать начнет, подставит наш объект.
– У сопляка руки здоровые. Пусть взрослеет, – процедила Катрин.
– Вот черт! – капитан глянул на замершего Найока. – Идем в подвал. Жень, переведи, что от него и мальчишки требуется выглядеть естественно. Пусть поулыбаются, сучьи дети.
– Я подскажу, – пообещала Катрин, поднимаясь и беря спецтехнику. – Камера в порядке, заряд батарей – чуть меньше трети. На клип хватит. Толстяка в зрители возьмем?
– Обойдемся, – Варварин с сомнением глянул на лежащего гауптштурмфюрера. – Он вообще-то жив?
– В сознании. Слушает, – доложил Женька, продолжая придерживать раненого стволом автомата.
– Тогда объясняй задачу объектам и пошли. Если в подвале дым, придется наружу выволакивать.
