В последний раз ствол задел серебряное кольцо на пальце мертвеца. Сдался мертвый гренадер, сполз набок. Женька поднялся на колени. Тьма кружилась. К дверям нужно… Отбиваться… Сейчас набегут на шум… Автомат бы найти…
– Куда, Земляков? – ухватили за плечи.
Начальница. Жива, значит.
– Я стрелял, – звуки выходили не из окостеневшего горла, а откуда-то из желудка. – Саперы. Набегут.
– Спокойно. Может, и не услышали. Машина стучит. Не паникуй.
Сквозь толчки крови в ушах действительно доносилось урчание автомобильного двигателя. Где-то далеко-далеко. За домом. На другой планете. Словно и не случилось ничего.
Из тьмы возник капитан Варварин. Половина лица у него была почему-то темной.
– Живы. Уходим.
– Постой, глаз-то цел?
– Хрен его знает, залило. Уходим, пока не зажали, – пробормотал капитан.
Женька тупо ухватился за сунутый автомат:
– Кать, я дышать не могу. Грудь жжет. И не вижу.
– Все не видят. У всех грудь. Дыму здесь до хера. Очнись, Женька, – придушенно рявкнула наставница.
Действительно, дым. От рассыпавшихся углей тряпье и одежда тлеют.
Катрин, кашляя, нырнула к лестнице. Капитан, держась за лицо, махнул Женьке:
– Вперед, рукопашник.
Женька на ощупь полез по лестнице, выбрался в подъезд, потянуло свежим воздухом. Тут навстречу отпрыгнула Катрин:
– Бэтээр!
– Чего? – не понял Женька, потянувшись к свежему воздуху.
– Немцы во дворе, балбес. Давай наверх!
Женька спотыкался на ступеньках, начальство подхватило под руки, выдернуло-вознесло на площадку второго этажа. Во дворе утробно рычал мотор бронетранспортера. Заглох, отчетливо послышались шаги спрыгнувшего на землю человека. Скрипнула дверь:
– Verdammt, was für ein Qualm? Ols, sind sie hier[63]?
– Отзовись! – прошипела Катрин.
– Wir sind oben, – просипел Женька, готовя автомат. – Der Scheißofen ist umgekippt[64].
– Und Schnaps habt ihr auch wohl davor genug umgekippt? Hörst du, Helmut? Sie woltten russisches Dampfbad machen[65].
– Ich hoffe mit Mädchen[66]? – ответил второй фриц.
Внизу хохотнули, и по лестнице застучали две пары сапог.
Катрин откинула Женьку за спину. Шагнула на лестницу. Немцы пытались рассмотреть возникшую из тьмы фигуру в накинутом на голову капюшоне балаклавы. Приклад «СВТ» взлетел навстречу, ударил в лицо шедшего первым. Немца откинуло к стене, а Катрин уже прыгнула на другого. Тот пытался отскочить, вырывая из кобуры пистолет, но исчадие тьмы уже повисло на его спине. Колени немца подогнулись – пальцы в лохматой перчатке, зажимая рот, рвали голову вверх, мутная сталь штык-ножа сверкнула у горла.
– Стой!!! – прошипел капитан, кидаясь вниз.
Женька видел бледное лицо немца. Широко распахнутые глаза, кепи свалилось, открыв короткие черные волосы. Морда уроженца рабочих окраин. Четыре серебристых звезды по углам петлицы.
Штык-нож медленно скользил по кадыку, потянулась нитка крови.
– Мне показалось, или физиономия искомая? – едва слышно поинтересовалась Катрин.
– Не попорть! – с ужасом прошептал Варварин, выкручивая из пальцев немца пистолет.
– Я нежно, – Мезина с отнюдь не девичьей силой вздернула крепкого немца на ноги. – Пшел, урод!
Во дворе хлопнула дверца – кто-то возился возле бронетранспортера.
– Кать… – прошептал капитан.
– Возьму, – девушка бесшумно прыгнула вниз.
– Не напорись! – безнадежно взмолился Варварин, оттаскивая ошеломленного немца в выбитую дверь квартиры.
Протяжно застонал лежащий под стеной фриц.
– Женька! – отчаянным шепотом закричал капитан.
Женька упал рядом с раненым, зажал тому рот. Под ладонью оказалась какая-то влажная мешанина мяса и зубов. Убила Катька фрица. Немец кашлянул, бессмысленный от боли взгляд остановился на лице Землякова. Женька торопливо вырвал из кармана «вальтер», вжал в седой висок:
– Still! Willst du am Leben bleiben, sei still[67]!
Во взгляде немца вроде бы промелькнуло понимание и страх, но тут же глаза закатились. Обмяк, только дыхание влажно текло в ладонь, грело кровью. Притворяется? Вроде нет.
Женька ухватил фрица за ворот, поволок через лестничную площадку. Немец весил, должно быть, килограммов двести. Каблуки оглушительно скребли по разбитому кафелю. Женька стиснул зубы – автомат бил по боку, и от каждого толчка поднималась та дурная боль. Немец словно нарочно обвисал, из разбитого рта толчками выплескивала кровь, заливала ворот. На петлице три серебряных плевка и четыре полоски. Гауптштурмфюрер.
