Самоходные пушки прошли по-над берегом, скрылись в деревне. Войновский с удивлением смотрел на Шмелева.
— Вот видишь, — одобрил Шмелев. — Сразу обнаружил важное передвижение в стане противника. Теперь смотри и запоминай.
Юрий резко повернулся к стереотрубе, ремни на нем захрустели, и Джабаров, сидевший позади на ящике, поднял голову, чтобы посмотреть, что там хрустит.
— Видишь церковь? — говорил Шмелев, не отзываясь от окуляров. — Все отсчеты веди от церкви. Деревня называется Устриково. Церковь в ней — ориентир номер один.
— Понимаю, товарищ капитан.
— Левее ноль-десять. Немцы прокладывают оборону. Видишь?
— Ой, сколько их! — воскликнул Войновский. — Строем идут.
— Следует говорить — около полуроты.
Войновский поежился под взглядом Шмелева и снова принялся смотреть.
— А бурые полоски вдоль берега — что это?
— Окопы.
— Ой, сколько... — Войновский осекся и перевел дух. — Противник прокладывает на берегу двойную линию траншей.
— Правильно. Значит, в этом месте он и ждет нас. Эти окопы и придется нам брать.
— Почему же надо идти именно туда? Ведь если южнее взять, будет ближе.
— Южнее — болота. А через Устриково проходит дорога. Автострада. Чертовски важная. Помнишь, по карте показывал? На ней держится весь южный участок.
— Но как же мы попадем туда? — спросил Войновский; он уже освоился и начинал кое-что соображать.
— Как Днепр форсировали. Читал в газетах?
— Так то же Днепр, река, — сказал Войновский с тоской. Он рвался на фронт, мечтал о жарких сражениях, ночных вылазках, а вместо этого должен смотреть на врага в трубу за тридцать километров. Да и это ему разрешили лишь на третий день.
— Не зевай, Войновский, доложи, что видишь. — Шмелев понимал, что в таких случаях лучше всего просто не давать опомниться, чтобы не было времени подумать, в какой тяжелый переплет ты попал.
— Из Устрикова вышел катер противника, — доложил Войновский. — Движется на северо-запад, в немецкий тыл.
— Точно, — одобрил Шмелев. — А на катере, наверное, солдаты сидят, покуривают. Целую роту, наверное, можно на такой катер посадить. Соображаешь?
— Соображаю, товарищ капитан.
«Куда тебе, — невесело подумал Шмелев. — Я и сам не знаю, что можно сделать, раз мы попали в такой переплет. У нас не то что катера, лодки захудалой нет. Видно, пока стоит вода, нам отсюда не выбраться». Он поймал себя на том, что думает о будущем, и усмехнулся.
— Джабаров, запиши в журнал насчет самоходок и катера, — сказал Шмелев и посмотрел вниз, вдоль берега.
Маяк Железный находился на юго-восточном берегу Елань-озера, там, где в озеро впадала Словать-река. У подножья маяка стоял длинный бревенчатый сарай, в котором размещался узел связи и жили солдаты. Напротив, в пятистенной рубленой избе жили офицеры. Вдоль сарая протянулась коновязь с кормушками, с другой стороны дымилась походная кухня.
В основание маяка был уложен массивный бетонный куб. Из куба вырастали четыре параллельные балки, соединенные перекладинами. С внешней стороны балок шла крутая лестница, на ней были устроены две площадки. Наверху находилась широкая круглая площадка, крытая железным грибом и огороженная дощатыми стенками.
Маяк был автоматический. Приспособление с часовым механизмом каждые тридцать секунд открывало сильную ацетиленовую горелку. Вспыхивал белый проблесковый огонь, и свет его был виден ночью за сорок километров.
Маяк не работал третий год. Он был потушен в первые месяцы войны, когда немцы подошли с Елань-озеру. Маяк стал наблюдательным пунктом, и Сергей Шмелев часто думал о том, что на войне даже неодушевленные предметы могут превращаться в свою противоположность.
Прямая телефонная связь соединяла маяк со штабом бригады, а из штаба бригады шла в штаб армии — с маяка можно было заметить любое важное передвижение войск противника и за пять минут доложить о них хоть в Ставку. Впрочем, до сих пор сведения не шли дальше штаба армии: настолько будничными и неинтересными были они.
— Вижу лодку на Словати, — доложил Джабаров. — Разведчики едут.
Шмелев оставил стереотрубу и перешел на другую сторону площадки. Лодка плыла по Словати, и в ней сидели шесть человек.
