— Я не могу воевать в такой обстановке! — кричал Стайкин с порога; он только что вошел в избу и обивал снег с сапог.
— Чем тебе плохо так воевать? Скоро на лыжах пойдем, — это сказал Молочков, прибывший с недавним пополнением.
— Ему ванна горячая нужна.
— А холодной не хочешь? Со снежком.
Солдаты смеялись.
Шмелев сидел за столом, как и позавчера, когда уходил Чагода, и смотрел в окно на падающий снег. А на месте Чагоды, положив руки на стол, сидел Войновский. С выражением покорного отчаяния Войновский говорил:
— Товарищ капитан, нельзя же так. Вам надо прилечь. Ложитесь, товарищ капитан. Хотя бы на часок. А я пойду на берег.
Снег за окном падал густо и неторопливо. Он ложился на землю и тут же таял, но падал свежий снег — белые пятна возникали на земле: снег оставался на пнях, под стеной сарая, на куче хвороста, на камнях у маяка, а Шмелев сидел и смотрел, как падает снег. Достал пачку, увидел, что там осталась одна папироса, сунул пачку в карман.
— Один часок, товарищ капитан, я прошу вас. Я скажу Джабарову, чтобы он постелил.
Солдаты в первой комнате продолжали разговор.
— Я не могу воевать в такой обстановке. Я требую, чтобы мне создали условия.
— А какие тебе нужны условия? — снова спросил Молочков.
— Ему в медсанбат захотелось, к сестричкам.
— Отставить разговоры! — Стайкин просунул голову в дверь, посмотрел на Шмелева, а потом отошел и встал боком, так, чтобы видеть через дверь капитана.
Солдаты приготовились слушать.
— Товарищи солдаты и старшины, — с выражением сказал Стайкин. — Докладываю. Для войны мне нужны следующие условия, самые нормальные и простые. Во-первых... — Стайкин поднял руку и загнул мизинец. — Во-первых, товарищи солдаты и старшины, мне нужен для войны противник, или, по-нашему, фриц, потому что, когда противника нет, я воевать просто не в состоянии. Дайте мне противника. Чтобы у него автомат — у меня автомат. У него танк — и у меня танк. Тогда я могу воевать на равных. Но это еще не все, товарищи солдаты и старшины. — Стайкин загнул безымянный палец, посмотрел через дверь на Шмелева. — Во-вторых, мне нужен для войны командир. Чтобы он распоряжался мной и думал за меня. «В атаку!» — и я в атаку. «Ложки в руки!» — и я работаю ложкой. Очень мне нужен командир, потому что на войне я органически не способен думать.
— А в-третьих? — спросил Войновский. Он встал из-за стола, подошел к двери и стоял, опершись на косяк и слушая Стайкина.
— Разрешите доложить, товарищ лейтенант. В-третьих, мне нужен тыл. Чтобы письма получать оттуда, посылки с вышитыми кисетами и запахом женских рук. Тыл мне нужен, чтобы оттуда шли ко мне боеприпасы, теплые подштанники и американская тушенка. Потом мне нужен тыл, чтобы было куда драпать в случае неприятностей. Если мне есть куда драпать, мне воевать спокойнее. Вот мои три условия, товарищи солдаты и офицеры, и я требую, чтобы мне их создали. В противном случае я пишу рапорт и подаю в отставку. У меня все.
— Вот это дал прикурить!
— Чего же тебе не хватает? Тыла тебе мало? И так в тылу сидим.
— Ты к Гитлеру обратись, пусть выделит для тебя противника.
Войновский покрутил ручку телефонного аппарата. Трубка сухо трещала. Маяк не отвечал.
— Плохая видимость, — негромко сказал Шмелев. Он сцепил пальцы рук и положил на них подбородок.
— Маяк, почему не отвечаешь? Доложи, что видишь на озере. Лодки не видишь?.. Как кто спрашивает? Капитан спрашивает... Он и так знает, что плохая видимость. Надо смотреть лучше — тогда увидишь. Ясно?
Солдаты в соседней комнате замолчали и слушали, как Войновский говорит с маяком.
— Подожди минуту. — Войновский отставил трубку от уха и посмотрел на Шмелева. — Будете говорить с маяком, товарищ капитан?
Шмелев ничего не ответил. Подбородок его соскользнул с руки, голова скатилась набок. Он спал.
— Значит, так, — тихо сказал Войновский в трубку. — Приказано усилить наблюдение. Ясно? — Он положил трубку, вышел в первую комнату и прикрыл за собой дверь.
— Заснул, — сказал он.
— Теперь уж не дождаться, товарищ лейтенант, — сказал Маслюк, доставая из кармана кисет. — Из этого Устрикова еще никто не возвращался.
